Первые сообщения о том, что Мария Колесникова похищена в центре Минска неизвестными, появились в 11 часов утра, когда соцсети только еще подводили утешительные итоги «Марша единства», который состоялся в городе накануне.
Мария Колесникова, кстати, была на этом марше, ее все видели, и все с ней было в порядке, и ничто не предвещало. К ней в городе так все привыкли, в том числе, казалось, и власти, что было такое впечатление, что ее-то уж не тронут. Тем более что она постоянно всех отговаривала от резких движений: то разрисовывать щиты омоновцев краской, то и вообще идти на эти щиты.
И вдруг в минское издание Tut.by позвонила девушка, сказала, что она Анастасия и что возле Национального художественного музея Марию Колесникову только что посадили в микроавтобус с надписью «Связь» и увезли в неизвестном направлении.
«Анастасия шла от проспекта Независимости в сторону музея, услышала стук каблуков, обернулась и увидела Марию Колесникову»,— сообщал ресурс. «Я ее видела вживую до этого (теперь это мечта многих людей — после ее исчезновения.— А. К.), поэтому узнала,— рассказала Анастасия.— Я еще хотела подойти к ней, поблагодарить, а потом подумала, решила, что человек и так устает. Я прошла вперед и в какой-то момент еще подумала, что обернусь и покажу Маше сердечко (то есть фирменное сердечко, которое лучше всего показывать получается именно у Марии Колесниковой, и она знает об этом, без сомнения, и показывает его часто и с удовольствием.— А. К.). Недалеко от музея я видела припаркованный темный микроавтобус с надписью "Связь" на борту, и сзади была написана марка "Соболь". Я прошла вперед и услышала звук падающего на асфальт телефона, какой-то топот, обернулась и увидела, что какие-то люди в гражданской одежде и в масках заталкивают Марию в этот микроавтобус, у нее отлетает телефон, один из этих людей этот телефон поднимает, прыгает в микроавтобус, и они уезжают».
То есть в самом центре города исчез человек. Анастасии словно показали какое-то очень нехорошее кино, потому что в жизни непросто такое увидеть: заталкивают человека в микроавтобус «Связь», роняют телефон, успевают поднять — и газу.
На журналистов в Минске это, конечно, произвело впечатление. Они начали звонить в МВД и Комитет государственного контроля (КГК), то есть туда, где об этом могли что-то знать, особенно если, например, имели к этому отношение. Или зафиксировали, допустим, похищение. Но официальный представитель МВД Ольга Чемоданова заявила, что это ведомство не имеет по этому поводу никакой информации. В КГК тоже сказали, что информации о таком задержании нет. В Следственном комитете белорусскому «Спутнику» заявили, что и у них нет никакой информации.
То есть и правда, что ли, похитили? Ведь спрашивать больше было почти некого.
Правда, оставался еще Антон Родненков, пресс-секретарь координационного совета, который мог что-то прояснить. Я сразу позвонил ему, слышал одни только длинные гудки, которые, впрочем, вскоре прекратились. А потом выяснилось, что и сам Антон Родненков тоже исчез, вместе с исполнительным секретарем координационного совета Иваном Кравцовым.
Ровно неделю назад мы встречались с Марией Колесниковой в штабе Виктора Бабарико (он сидит, но по крайней мере хоть известно где — в СИЗО), говорили о судьбе координационного совета и ее собственной судьбе (см. “Ъ” от 1 сентября), она сказала, что готова к роли лидера оппозиции, потому что так уже само собой все равно получается, а через несколько часов объявила о создании политической партии «Вместе!» (вместе с Виктором Бабарико).
И теперь я сразу тоже приехал в штаб. Я был уверен, что именно здесь разворачиваются главные события, связанные с поисками Марии Колесниковой по горячим следам.
В штабе было тихо и даже пустынно. Но, в конце концов, день еще только начинался. Ко мне вышел член президиума координационного совета, соратник Марии Колесниковой Максим Знак (который тоже участвовал в интервью для “Ъ”). Он, мне казалось, старался сохранять спокойствие. А возможно, и в самом деле его сохранял.
Нет, Максим Знак не демонстрировал большого желания делиться подробностями. Но и не скрывал их.
Выяснилось, что, как только стало известно, что Мария Колесникова пропала, ее товарищи посмотрели геолокацию ее телефона и обнаружили его дома у Марии Колесниковой, недалеко от места, где ее задержали.
Антон Родненков и Иван Кравцов, надо отдать им должное, сразу туда поехали. Они предположили, что, видимо, Марию Колесникову повезли домой на обыск.
Дверь в подъезд была открыта, они вошли, поднялись, подошли к ее квартире. Долго звонили в дверь, но никто не открывал, и за дверью было тихо, сколько они ни слушали. Тогда они спустились, позвонили Максиму Знаку и сказали, что выходят, что не нашли ее и что с ними все нормально.
Собственно говоря, после этого они и сами перестали отвечать на звонки. Геолокация показывала, что телефон Ивана Кравцова где-то недалеко, у здания Главного управления по борьбе с организованной преступностью и коррупцией или в самом здании. Но и какие-то неточности тоже были возможны.
— Хорошо хоть вы-то здесь, Максим,— не удержался я.
— Ну, знаете…— пожал он плечами.— Если бы это была спецоперация по задержанию всех нас, то, конечно, и я бы вряд ли сейчас разговаривал с вами. Я в этот момент, кстати, был в офисе моей юридической фирмы, где я партнер, причем был-то впервые с мая… Но если бы, повторяю, хотели задержать всех, то всех бы сразу в одно время и задержали, где бы мы ни находились. А так, Антон и Ваня сами, можно сказать, туда потом, через какое-то время, получается, приехали…
То есть у него похищение это никаких сверхъестественных чувств не вызывало. Он был очень сильно расстроен, но не убит этим, нет. Он, как и все они тут, в штабе, думал, что сейчас делать.
— Адвокаты поехали по разным адресам, оставляют необходимые заявления…— сказал он мне.— В службу «102» в первую очередь заявили, что человек пропал… Ждем теперь… В течение трех часов должны среагировать…
Он ушел к себе за стол, звонил кому-то, ему звонили… Он оставался сейчас единственным человеком, который мог тут принимать какие-то решения, в том числе политические. Я уж не говорю о том, что Мария Колесникова, Антон Родненков и Иван Кравцов были ему, мягко говоря, нечужими людьми.
Я решил остаться здесь и ждать. Чего? Не совсем было, конечно, понятно. Лично я ждал, что, может, случится чудо, всех троих освободят и тогда они именно сюда приедут, а больше и некуда было.
Через некоторое время появилось заявление координационного совета, который потребовал немедленного освобождения всех троих (интересно у кого?).
«Очевидно,— говорилось в заявлении,— что такие методы являются незаконными и не могут привести ни к какому другому результату, кроме обострения обстановки в стране, углубления кризиса и дальнейшего нарастания протестов. Мы видим, что в последние дни власть вместо попытки диалога с обществом начала открыто использовать методы террора… Координационный совет отмечает, что все действия, совершенные лицами, выступающими в официальном статусе, сопряженные с применением насилия и направленные на подавление политической и общественной активности граждан, являются преступлением против человечества и могут быть расследованы без ограничения срока давности».
Текст писался, у меня было такое впечатление, не теми людьми, которые готовы были заниматься реальным возвращением всех троих (опять неизвестно даже откуда). К словам было, можно сказать, не придраться, и, может даже, именно такой текст и должен был появиться, но это был конфронтационный текст, который вряд ли мог вызвать конструктивный отклик у похитителей.
При этом я понимал, что никто даже не допускает мысли о том, что это могло быть реальное похищение и что похитители вот-вот могут позвонить и потребовать выкуп.
— Выкуп-то могут потребовать,— кивнула девушка, с которой я поделился своими соображениями на маленькой кухоньке в офисе штаба Виктора Бабарико.— Но это не про деньги, конечно. Сейчас надо думать, как их вытащить.
— Вообще-то,— говорил мне через несколько минут Максим Знак,— мы с 18 июня (когда был задержан Виктор Бабарико, не состоявшийся таким образом кандидат в президенты Белоруссии.— А. К.) занимаемся тем, что сдерживаем людей. После 18 июня почти сразу появилось движение «Эгей!» с идеей «ввалить!»… Но мы же против силовых методов. Мы действительно против. И на всех шествиях удерживаем… А соблазн у многих есть: люди доведены, некоторые же просто до отчаяния…
Людей в штабе, между тем, становилось больше. В переговорной вел свой стрим член координационного совета Виталий Рымашевский. Он, подсветивший себя бледным электрическим светом по ободку туалетного зеркала, которое в мирной жизни используется, видимо, в основном для бритья, рассказывал в переговорной комнате об эскалации насилия, развязанного президентом, который легитимен только до начала октября (9 октября — день новой инаугурации.— А. К.).
— На месте властей я бы сейчас разрешил полную свободу собраний! — заявлял Виталий Рымашевский.
Мне стало жалко, что он не на месте властей.
Шло время, и ничего, казалось, не происходило. Все тут занимались какими-то своими делами. Теперь в одной из двух переговорных начиналась учеба профсоюзных лидеров…
Та переговорная, которая побольше, пустовала. Именно здесь мы ровно неделю назад встречались с Марией Колесниковой, и мне даже начинало казаться, что и правильно: не надо ее теперь занимать…
— По-моему,— честно сказал я Максиму Знаку,— вы зря так спокойны. Ведь они пропали! Где они? И все вам говорят, что это не они виноваты!
— Скорее всего,— пожал он плечами,— это Следственный комитет… Или везут уже куда-то…
— Куда? — похолодел я.
— В направлении границы…— успокоил он меня.— Появились же какие-то сообщения в Telegram-каналах, что пограничники говорят: все трое границу не пересекали… Возможно, пока не пересекали…
— Ну вы знаете, как это бывает,— пробовал я рассказать ему.— Кто-то из журналистов позвонил пограничникам и спросил: такие-то пересекали?.. Нет, говорят, не пересекали. И все, идет сообщение, что такие-то не пересекали, общее волнение возрастает, цитируемость спросивших ресурсов тоже…
— Да,— пожал он плечами,— но Ольгу Ковалькову-то (еще одна из членов президиума координационного совета оппозиции.— “Ъ”) и в самом деле вывезли… Оставили на нейтральной полосе… В общем, мы ко всему готовы…
В штабе по-прежнему было спокойно. Кто-то изучал только что поступившие данные по коронавирусу за последние сутки: заболели в Белоруссии 172 человека, выздоровели 19. Об умерших не сообщалось. То есть или не было, или не сообщалось.
Привезли обед: горячую лапшу в пластиковых контейнерах и хот-доги. Вот это оказалось уже очень кстати: было почти три часа дня.
Я обратил внимание на то, что за столом Максима Знака возникло вдруг большое оживление. Жадно рассматривали видео с регистратора, которое прислал водитель именно с того места, откуда увезли Марию Колесникову, и именно в то время. Я пригляделся: то есть самого момента похищения не было видно, но был виден человек, что-то объясняющий в рацию, и отъезжающий микроавтобус.
— Давать это? — спрашивали друг друга члены штаба.— Или нет?
— Это надо сначала у водителя спросить,— говорил им Максим Знак.— А то его легко вычислить: ехал на серой машине, снимал… Зачем подставлять человека?
Так они что-то пока ничего и не решили.
Тут к выходу из штаба подошел один из его членов, мужчина средних лет.
— Нет, ну надо же ехать туда! — говорил он.— Прямо туда надо ехать!
— Куда? — спрашивали его.
— Туда, где ее задержали! Чего мы все здесь сидим?!
Я, честно говоря, даже обрадовался. В конце концов, это были первые слова за все утро и день, которые у кого-то здесь, мне казалось, рвались из души.
Я ведь постоянно думал о том, что они так спокойны здесь на самом-то деле потому, что привыкли к такому. И это казалось мне самым ужасным. Они привыкли. Привыкли, что их задерживают, вывозят, не возвращают. Изо всех членов президиума координационного совета (власти, по всей видимости, предполагали, что именно их совет, раз он координационный, и координирует все эти шествия) только один Антон Знак оставался теперь в Минске на свободе (членом президиума является и Светлана Алексиевич, но тот же Максим Знак говорил, что она по состоянию здоровья не может принимать участие в работе президиума).
Они привыкли, потому что их приучили. И сам несостоявшийся кандидат, с которым они работали, тоже был, в конце концов, не первый месяц в СИЗО.
И чего можно было ожидать от них, каких особенных нервов по поводу того, что пропали те, кто, по всей видимости, и должен был пропасть? И любой из них, кто сейчас работал в штабе, мог пропасть. И был готов к этому.
Правда, мне все-таки затруднительно было поверить, что именно с Марией Колесниковой случилось такое. С ее-то улыбкой она должна была всех там давно уже очаровать персонально и вернуться в штаб. Нет, не возвращалась.
— А зачем туда ехать? — спрашивали взбунтовавшегося вдруг члена штаба остальные.
— Заявление писать! Ждать милиционеров! Похищение было? Было! Пусть расследуют! Пусть камеры смотрят! Пусть ищут!
— Меньше нервничай…— сказал ему товарищ.— Береги себя… Пойдем покурим…
Он приобнял его и увел курить.
— В первую очередь написали, разумеется, заявление в МВД,— сказал мне подошедший Максим Знак.— И везде написали… Видео, кстати, сейчас дадим: водитель молодец, дал согласие… А вы видели, что Дмитрий Лукашук с «Еврорадио» рассказал у себя в Facebook, что видел Машу за десять минут до задержания на проспекте Независимости? Шла с квитком на почту забирать протокол из Центрального РУВД об административном правонарушении… И, по-моему, еще какое-то заказное письмо ей из КГБ пришло, ответ на какой-то запрос…
Максим Знак дал еще интервью журналистам BBC News и пошел готовиться к своему стриму на YouTube. И говорил потом во время этого стрима, что в целях обеспечения работы координационного совета создана закрытая рабочая группа в Telegram, состоящая из членов этого совета, и теперь решения принимаются путем голосования в этой группе.
При этом говорил сейчас Максим Знак так, что я подумал: да, и он, конечно, тоже полноценно участвовал в подготовке этого заявления, а не только голосовал за него. Те же слова, те же интонации. Он, без сомнения, очень хорошо держался, и правда оставшись на свободе в Минске один из всего президиума.
— У нас тут не скучно, да? — сказал он мне.
— Но и не весело,— сказал я.
Дело в том, что про Марию Колесникову, Антона Родненкова и Ивана Кравцова так ничего и не было известно. Уже десять часов (а потом и 12, и 14…).
Вообще ничего. Совсем.
0
75.00
