195 лет назад, 26 декабря (14 – по старому стилю) 1825 г., на Сенатскую площадь Санкт-Петербурга вышли те, о ком Ленин впоследствии напишет: «Страшно далеки они от народа».
Эта формула стала чуть ли не единственным определением движения декабристов. Самым распространённым – уж точно. Кто-то видит в декабристах масонов и английских шпионов, которые закладывали под стройное здание Российской империи страшные мины. Кто-то – персонажей кинокартины «Звезда пленительного счастья», этаких благородных воинов в мундирах с эполетами, которые хотели хорошего, а «злая власть» их казнила и ссылала. Но и те и другие в общем и целом согласны с ленинским высказыванием.
От народа недалеко
Однако, при всём уважении, эта чеканная формулировка реальности соответствует мало. От народа декабристы были далеки лишь по своему сословному состоянию. А вот о том, что народ хочет, в чём нуждается и что может натворить, если не предпринять каких-то усилий по улучшению его положения, они знали превосходно.
Тот же князь Сергей Трубецкой, несостоявшийся «диктатор» декабристов, был уверен, что военные поселения – это зло. А ситуация, там сложившаяся, близка к критической и чревата новой пугачёвщиной. Его прогнозы сбылись спустя несколько лет, когда в 1831 г. волнения в военных поселениях Новгородской губернии переросли в полноценный бунт с убийством и истязанием генералов, офицеров и даже священников. И если бы не энергичные меры властей, всё могло закончиться очень худо.
Однако меры были приняты. И не только меры кнута, но и меры пряника. Спустя несколько месяцев император Николай I провёл масштабную реформу, фактически приравняв военных поселенцев к государственным крестьянам и ликвидировав ту опасность, о которой предупреждал Трубецкой.
И это не единственный случай, когда император, вешавший и ссылавший мятежников, поступал ровным счётом так, как когда-то хотели декабристы, выступая в роли исполнителя их требований. Если угодно – в роли «главного декабриста».
Здесь нет никакого противоречия. Почему-то принято считать, что Николай I, заявляя участникам восстания на личных допросах: «Господа, я сочувствую вашему плану и вашему делу», лукавил и притворялся. На самом деле всё обстояло сложнее.
Историк Оксана Киянская заметила: «Анализируя образ мысли и образ действий исторических деятелей тех лет, практически невозможно отделить декабристов от их следователей – тех, кого вешали, от тех, кто вешал». Замечание не только остроумное, но и точное. И его можно справедливо отнести к императору Николаю I.
Ещё в процессе следствия по делу декабристов он поручил делопроизводителю Следственной комиссии Александру Боровкову составить записку о мнениях участников восстания «по поводу внутреннего состояния государства». Через полгода записка была предоставлена императору, который, по свидетельству близкого окружения, «часто просматривал сборник и черпал из него много дельного». По сути, это были предложения о коренном пересмотре государственного устройства и управления – своего рода «наказы» декабристов царю. И он старался их исполнять во что бы то ни стало.
Даже в таком сложном вопросе, как крестьянский. Считается, что декабристы мечтали об отмене крепостного права. «Могу ли видеть порабощение народа, моих сограждан, печальные ризы сынов отчизны, всеобщий ропот, боязнь и слёзы слабых, бурное негодование и ожесточение сильных и не сострадать им?» – писал Владимир Раевский. Ему вторит Николай I: «Крепостное право – зло для всех ощутительное и очевидное, оно не может далее продолжаться. Необходимо приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку». И приступает, начиная, между прочим, с себя. Проводится глубокая реформа, касающаяся государственных крестьян. Они получают широкие права самоуправления, им увеличивают земельные наделы, для них создают банки и кредитные кассы с низким льготным процентом, Министерство госимуществ строит для них 100 тыс. кирпичных домов… Словом, есть все основания утверждать, что реформа Николая I стала образцом для реформы его сына, Александра Освободителя.
Здесь есть ещё один важный момент, на который редко обращают внимание. Предшественники Николая I тоже хотели отменить «рабство», но не могли – в противном случае стали бы волноваться дворяне, а это чревато переворотами и даже смертью монархов. Николай же, «задушив свободы» и закрутив гайки почти до срыва резьбы, сделал государство идеально послушным аппаратом, благодаря чему стало возможно отдавать самые сумасбродные приказы и точно знать, что их выполнят.
Верной дорогой
Декабрист Михаил Лунин в своих «Письмах из Сибири» отмечал, что император, в общем-то, следует заданному курсу: «Правительство, свирепствуя против членов Тайного общества, вместе с тем отдало ему достойную дань, усвоив и развив некоторые из его основных идей». Дальше скрупулёзно перечисляются, какие именно. 1832 г. Создание Свода законов Российской империи «как первого условия порядка и общественной безопасности». 1833 г. Реформа армии: «Произведена, главным образом, согласно плану Пестеля, который доказал необходимость увеличить число батальонов в полках, уменьшив число самих полков, а также необходимость сократить срок военной службы». Правда, Николай пошёл ещё дальше. Сократив срок службы с 25 до 20 лет, он также значительно облегчил наказания. Норматив по количеству ударов шпицрутенами был уменьшен втрое, а фухтели – так называли избиение солдат плоской стороной клинка – отменил вовсе.
То же самое касается остального – того, что историки называют «поворотом к буржуазному развитию России»: «Требование свободы торговли и промышленности привело к полезным распоряжениям относительно торговых компаний, патентов на изобретения, устройства мануфактур, авторского права, закладных обязательств, коммерческих банков, размежевания общинных земель…»
Другое дело, что Лунин не мог не вставить императору шпильку, отметив как совершенно нежелательный ход следующее: «Учреждение собственной канцелярии императора, разделённой на несколько отделений, одно из которых ведает секретными делами». Имеется в виду знаменитое Третье отделение и корпус жандармов при нём. Но фокус в том, что другой декабрист, князь Сергей Волконский, не менее авторитетный и статусный, учреждение тайной полиции не только приветствовал, но и был когда-то одним из инициаторов проекта по его созданию. На пару со своим другом Александром Бенкендорфом, «как человек мыслящий и впечатлительный, он увидел, какие услуги оказывает жандармерия во Франции. И полагал, что на честных началах, при избрании лиц честных, смышлёных, введение этой отрасли соглядатайства может быть полезно и царю, и Отечеству…».
Словом, кажется вполне уместным продолжить ленинскую цитату о декабристах: «Узок круг этих революционеров. Но их дело не пропало…» Ещё бы этому делу пропасть, когда его обеспечивает весь бюрократический аппарат империи с самим императором во главе.