Воспоминания очевидцев, которые видели, как ковалась Победа, интересны сами по себе. А если эти люди служили бок о бок с полководцами и видели, как творилась история, то их свидетельства становятся бесценными для потомков.
В годовщину начала Берлинской наступательной операции «Вечерка» знакомит читателей с воспоминаниями личного врача выдающегося советского военачальника, освободителя Чехословакии маршала Ивана Степановича Конева. Доктор Петр Петрович Трофимович блестяще владел не только ремеслом эскулапа, но и искусством слова. Отрывки из рукописи военврача публикуются впервые.
Великая Отечественная война застала врача Петра Трофимовича на дежурстве по санаторию Красной армии имени Ворошилова в Сочи. «Вечерний обход я закончил около двух часов ночи 22 июня и, сделав обычные записи в журнале, прилег на диван Однако после трех часов ночи начали поступать телеграммы-молнии с вызовом отдыхающих в часть… На балконе одного из корпусов я нашел группу взволнованных офицеров. Все они уже знали о необычном поступлении вызовов в часть, но никто не решался произнести слово «война». Все мы, по-видимому, находились под впечатлением «успокаивающего» заявления правительства, что войны не будет и что любые разговоры об этом — провокация... Сдав дежурство, я отправился домой и по дороге услышал выступление Молотова по радио».
Размеренная жизнь военврача в городе-курорте закончилась. Прежде чем 45-летний Трофимович стал личным врачом легендарного полководца, он прошел многочисленные испытания на прочность. Ежедневно, часто без сна и отдыха, боролся он за жизни раненых в военно-полевых госпиталях. Знаковыми для себя автор считает события 43-го в населенном пункте Чугуев под Харьковом, куда он и его товарищи были заброшены по долгу службы.
ВОЕННО-ПОЛЕВАЯ МЕДИЦИНА В ЛИЦАХ
Петр Петрович в своих воспоминаниях подарил нам несколько прижизненных портретов людей, с которыми трудился в военные годы.
«Начальник госпиталя Оганесян, армянин по происхождению, был горяч, деятелен и абсолютно бесстрашен. В 1941 году, будучи корпусным врачом, он с Рокоссовским проделал труднейший рейд из окружения, протопал по лесам и проселкам несколько сот километров. Он никогда не знал затруднений, слово «невозможно» для него не существовало… Когда отчаяние подкрадывалось к нам, он умел нас подбодрить то острой шуткой, то просьбой потерпеть еще немного».
Пожалуй, самым близким боевым товарищем для автора был доктор Исхак Камилович Камилов.
«Узбек из Ташкента, работавший там доцентом при кафедре фармакологии, он был мало знаком с русской действительностью.
Как Чацкий «с корабля на бал», он попал в водоворот военных событий начинающегося 43-го. Жизненные невзгоды того времени удручающе подействовали на него, угнетали не меньше, чем сознание оторванности от привычной жизни, своего народа и родных. Мы сразу же сдружились, делили поровну свой армейский паек, кров и полчища дорожных вшей».
Дружбу с доктором Камиловым Петр Петрович пронес через всю жизнь. Уже после Великой Отечественной Исхак Камилович приезжал в гости к своему коллеге, тот побывал у однополчанина в Узбекистане.
С большой теплотой автор отзывается о простом человеке, облегчавшем по мере своих сил страдания военных. Таким был украинский труженик Петро, ставший на время войны санитаром.
«Золотой человек Петро. Когда я месяца через два поздравлял его с полученной наградой — медалью «За отвагу», — я крепко обнял его и поцеловал. И в этом моем движении не было и тени какой-либо наигранности и фальши. Весь чугуевский месяц он работал со мной: неустанно, самоотверженно, незаметно. Было непонятно, когда этот пятидесятилетний мужчина отдыхает, когда успевает пообедать, как он может всегда все сделать. Он никогда не спешил и всегда все делал вовремя. Его все слушались, и даже самые любители увильнуть от работы стеснялись его и начинали при нем работать. Это был человек высоких моральных качеств, и это видели не только мы, но и раненые бойцы, которые очень его любили».
В госпитале эффективно работали пленные медики. Несколько месяцев Петр Петрович трудился бок о бок с итальянским врачом Антонио Лучати.
«Он был взят в плен в районе Валуек и извлечен Оганесяном из пришедшей на ночлег в Вейделевку тысячной колонны пленных итальянцев. Это был прекрасный врач-хирург и тихий, скромный, еще молодой человек.
Он владел французским языком как родным, а я, ломая и коверкая французские слова, мог сначала кое-как, а затем более свободно объясняться с ним. Он страшно тосковал по своей Италии, по семье, тяжело переносил наши холода, но работал прекрасно — чисто, быстро, смело — и никогда не жаловался на утомление. Если его не пошлешь обедать, он сам не пойдет и останется голодным. Отдыхать, спать тоже приходилось посылать. В дальнейшем, когда у нас появились еще два итальянских хирурга, он стал значительно веселее».
НЕ ВСЕ ПОБОРОЛИ СТРАХ
Упоминает автор и сослуживцев, которых сложно назвать героями своего времени, но и осуждать их вправе лишь те, кто прошли ужасы войны.
«В качестве начальника штаба работал техник-интендант второго ранга Синяков и солдат Василевский. Синяков по профессии режиссер, до войны работал в одном из театров Подмосковья.
Работник он был никудышный, но в каждое свое действие, будь то составление никому не нужного отчета или какой-либо реляции по начальству, он вносил много изящества и юмора. За это свойство начальник госпиталя ему много прощал, даже трусость. Синяков до безумия боялся бомбежек, делался совершенно невменяемым и неизменно исчезал с горизонта. В этих случаях он твердо знал свои обязанности — беречь как зеницу ока штабные документы. Поэтому все бумаги штаба хранились в трех вещевых мешках, которые при приближении неприятельских самолетов мгновенно оказывались на спинах Синякова, его помощника, бывшего театрального комика Василевского, и рассыльного красноармейца Сорокопердова. С мешками штаб исчезал за пределы госпиталя, забираясь в тяжелые дни за несколько километров от него. С этой же целью Синяков всегда выбирал себе помещение для штаба где-нибудь подальше от госпиталя и больших зданий, в саду на окраине, и не важно было, что за каждым пустяком приходилось бежать за километр».
НЕМЕДИЦИНСКИЕ ПОДВИГИ ВОЕНВРАЧЕЙ
Страшным испытанием для фронтовых госпиталей были внезапные контрнаступления противника, смещение линии фронта в пользу немцев. Петр Трофимович описывает трагическую судьбу соседнего госпиталя № 4243, не успевшего госпитализировать 240 раненых.
«Начфин решил защищать колоссальное здание госпиталя и один с автоматом в руках встретил немцев, но тут же погиб славною, но, может быть, ненужной смертью. А немцы, придя в госпиталь, прежде всего перестреляли всех раненых, имевших длинные волосы на голове, считая это признаком офицерского звания, а остальных оставили на произвол судьбы без пищи, лечения и ухода».
Угроза трагедии нависла и над частью, где служил Трофимович. Но смекалистый Оганесян сумел организовать эвакуацию при отсутствии транспорта.
«Из бойцов команды выздоравливающих создал отряд человек в 25, вооружив всех автоматами. Во главе их поставил своего фельдшера, парня лет 22, хулигана и пьяницу, из тех, кого у нас называют сорвиголова. Он решительно ничего не боялся и готов был держать высоко честь и знамя своей части. Ему нужно было бы быть не фельдшером, а командиром разведчиков или штурмовиков. Оганесян приказал рассыпаться ему поперек площади и задерживать все машины, которые утекали из Харькова, за исключением машин, которые везли боевую технику или выполняли боевые задачи. Не подчиняющихся — высаживать силой, пытающихся удрать — останавливать, простреливая автоматной очередью баллоны.
Ехали и военные, и невоенные, с бесчисленным количеством чемоданов, с ППЖ (походно-полевые жены).
Отряд действовал, приказ есть приказ. Невзирая на лица, машины освобождали и подавались под раненых. Сопротивляющихся, хватающихся за пистолеты разоружали и за шиворот вытаскивали из машин. Несколько машин уже застыло на площади с пробитыми баллонами, и вид их очень быстро приводил в сознание некоторых шоферов».
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ОСВОБОДИТЕЛЯ ОСВЕНЦИМА
С легендарным маршалом Иваном Коневым судьба свела Трофимовича уже в конце войны, когда Советская армия наступала на врага по всем фронтам. Вот каким запомнил Петр Петрович командующего 1-м Украинским фронтом накануне Берлинской операции.
«Маршал приказал некоторым из батарей в течение всей ночи вести огонь, чтобы не дать противнику покоя, чтобы измотать его за ночь, чтобы он уже уставшим встретил завтра лавину огня и металла. Приходит с наблюдательного пункта маршал, видно, что ему приятно тепло, излучаемое печкой. Он раздевается и идет в свою кабину. Сквозь легкую перегородку слышно, как долго, долго размешивает он сахар в стакане чая, размешивает так долго, что не только сахар мог за это время раствориться, но и чай совершенно остыть. Чувствуется, что делает он это механически, а мысли его где-то далеко. О чем думает маршал? О завтрашнем дне, о том ли ударе по врагу, который он подготовил, мерещатся ли ему бегущие полки противника и победа над врагом, а может быть, он вспоминает дни детства, юности, дни Гражданской войны? Маршал лег спать, но он не спит, слышно, как он то и дело ворочается с бока на бок, кашляет, часто снимает трубку телефона, наводит справки или отдает приказания. Вызывает своего адъютанта и задает ему неожиданно необычные для сегодняшней ночи вопросы, никакого отношения не имеющие к предстоящим событиям.
Маршалу не спится, не спится ему не потому, что у него есть что-то еще недоделанное, ему не спится потому, что душа его так же, как и у нас, встревожена величием грядущих дней. Ему не спится еще и потому, что на нем и только на нем лежит вся тяжесть ответственности перед народом, перед страной за организацию и успех грандиозного наступления. Он-то знает, какой ценой добиваются победы.
Он-то знает, сколько крови стоит один неверно сделанный шаг. И как же сегодня может спать маршал, когда наступает уже завтра, то завтра, когда он должен будет двинуть свои армии на штурм последнего оплота немцев на реках Нейсе и Шпрее на пути на Берлин и Дрезден? Разве может он сегодня спать, когда он видит уже зарю победы? Маршал не спит, маршал ждет завтра, а завтра все не идет: «Стало солнце, не движется луна».
Уставший мозг маршала не в силах прогнать прочь полчища нахлынувших мыслей, забот, тревог. Маршал не спит, когда даже самый короткий сон был бы так нужен ему. Впереди у него такой тяжелый день, когда придется максимально напрячь свою волю, свои знания и опыт, когда придется безошибочно нажимать все рычаги сложного механизма управления фронтом в бою. Спи, маршал, готовь себя на завтра, ты должен встать бодрым, сильным, мужественным. Миллионы глаз с надеждой на тебя взирают. Спи, маршал, но маршал не спит, маршал ворочается с боку на бок, скрипит его кровать. Он опять вызывает своего адъютанта, он опять задает ему вопросы, совершенно не связанные с предстоящей операцией. Маршал готов делать сейчас все что угодно, но только не спать».
Всему миру известно, что случилось потом. Советские воины покрыли себя славой, сломав преграды по дороге к логову Гитлера, и освободили человечество от фашистской чумы. Эти воспоминания написаны задолго до развала Советского Союза, Петр Петрович не дожил до новой России. Автор не мог знать о том, что бывшие соотечественники по-разному будут смотреть на великое достижение поколения, на выстраданную Победу. Узбеки, армяне, украинцы, прибалты, русские и другие народы тогда взялись за руки, вместе шли в атаку, вместе скорбели, вместе умирали. Ради мира на земле.
ИСТОРИЯ ФОТОГРАФИИ
Герой публикации Петр Трофимович присутствует на знаменитой фотографии Анатолия Егорова «Маршал Советского Союза Иван Степанович Конев в освобожденной Праге».
Военнослужащий, стоящий в «виллисе» выше центра карточки на заднем плане, — и есть наш герой. Снимок запечатлел момент, когда пражцы приветствовали освободителей.
«Около часа продолжалась беседа премьер-министра Фирлинга и маршала Конева, а когда она окончилась и мы вышли на улицу, оказалось, она сплошь забита людьми. Все кричали: «Наздар!», «Маршалу Коневу — наздар!» Крики приветствия маршалу покрывали все прочие возгласы. Толпа махала цветами, флажками, шляпами. Улица напоминала поле цветущего мака, раскачивающегося при ветре. В один момент толпа сомкнулась тесным кольцом около машины маршала. Не теряющиеся никогда и беспредельно нахальные фотокорреспонденты и кинооператоры на этот раз были смяты и в беспорядке отступили.
Я с трудом пробился к своей машине, толпа осаждала ее, пытаясь забраться повыше, чтобы лучше видеть маршала. Шофер никак не мог добраться до своего места. Ко мне на спину забралась девушка. Она теребила меня за подбородок и просила: «Покажи мне, где маршал Конев». Но как мог я показать маршала, когда она придавила меня к сиденью? «Смотри самого большого с белыми волосами», — мог только сказать я ей.
Машина маршала с трудом тронулась, а мы должны были еще молить незваных пассажиров отпустить наш «виллис». По инструкции отставать от машины маршала мы не имели права».
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Дмитрий Трофимович, сын Петра Трофимовича:
- Обстоятельства того, как отец стал личным врачом Ивана Конева, мне неизвестны. В документах значится назначение в 72-ю роту медусиления Воронежского и Украинского фронтов. Известно, что у Конева он был с конца 1944-го и до конца войны. Отец всегда с уважением отзывался об этом человеке. Разумеется, он никогда не говорил о хворях Ивана Степановича, соблюдая врачебную тайну и этику.
Он говорил лишь о том, что все его болячки обострялись, когда на фронте была стабильность. Когда же начинались боевые действия, силы его организма мобилизовывались. Лично мне очень жаль, что в воспоминаниях отца не сохранилось имя доктора Оганесяна, было бы очень интересно узнать, как сложилась судьба этого замечательного человека, которого так ценил и уважал отец.
С 1945-го по 1952 год отец служил в Австрии, потом работал на Украине. После выхода в запас некоторое время проработал во Львове, а потом вернулся на родину, в Рязанскую область. Воспоминания он писал несколько лет, никого в них не посвящая. Мне он говорил, дескать, потом узнаешь. Рукописи я систематизировал несколько лет. Он хотел, чтобы его услышало новое поколение. Я выполнил его волю.
114.0
10.00
