ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июль 16, 2021

О происшествии в Кало и готовящейся операции Миклухо-Маклай, к тому моменту уже год живший в Австралии, узнал из газет, и новости привели его в волнение. Явившись к Уилсону, он стал убеждать его, что наказывать всю деревню несправедливо, что необходимо найти настоящих виновников и наказать именно их. Миклухо-Маклай настаивал, что устрашение — не самый эффективный метод коммуникации, а инцидент в Кало можно было бы использовать для сближения с жителями Новой Гвинеи и демонстрации им принципов цивилизованного суда и морали. «Таким образом туземцы поняли бы, что справедливость белых отличается от их справедливости, заставляющей их мстить за смерть кого-либо из своих убийством не того, кто виноват в этой смерти, а кого бы то ни было из жителей его же деревни». Пламенная речь русского ученого показалась Уилсону убедительной, и он согласился на предложение Миклухо-Маклая, при условии что тот лично возьмется сопровождать экспедицию и поможет провести расследование.

Wolverine прибыл к берегам Новой Гвинеи 21 августа. В течение нескольких дней в результате опросов миссионеров и местных жителей было установлено, что инициатором мартовской расправы был вождь деревни Квайпо, и 24 августа три отряда британских солдат вошли в деревню. Как записал в своем дневнике Миклухо-Маклай, «план вполне удался: вместо сожжения деревни и поголовного истребления ее жителей все ограничилось несколькими убитыми в стычке, в которой пал главный виновник убийства миссионеров, начальник деревни Квайпо, и разрушением большой его хижины».

Успех операции окрылил Миклухо-Маклая. Судьба Новой Гвинеи беспокоила его давно. К 1881 году она оставалась одной из немногих земель, еще не успевшей стать колонией, протекторатом, коронным владением или заморской территорией какой-нибудь европейской империи. Между тем к ней активно присматривалась одна из британских колоний — австралийский штат Квинсленд. Непосредственная близость острова к морским границам штата делала его отличным источником рабского труда для сахарных плантаций. Именно администрация Квинсленда и требовала от британских военных жестокой расправы над жителями Кало — угрозу от папуасов планировалось использовать как повод для аннексии острова. Политический подтекст карательной миссии был очевиден для Миклухо-Маклая, и именно он заставил его сначала лично явиться к Уилсону, а затем лично отправиться в Кало. Превращение Новой Гвинеи в колонию он воспринимал как катастрофу: с острова начнут вывозить ресурсы и рабов, взамен завезут алкоголь, огнестрельное оружие, болезни и проституцию. Как показывали многочисленные примеры, ничего хорошего колонизация туземцам не несла. Между тем с Новой Гвинеей и ее жителями Миклухо-Маклая связывали совершенно особые отношения — именно с этого острова когда-то началась его слава как ученого.

Ученый

6 июля 1872 года «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили, что на Новой Гвинее скончался молодой российский естествоиспытатель Николай Миклухо-Маклай: «Потеря прискорбная, так как покойный подавал большие надежды и обнаруживал замечательную энергию и любовь к географическим и зоологическим исследованиям». Новость тут же перепечатали другие российские газеты, а за ними и европейские. Смерть мало кому известного прежде ученого за считаные дни стала настоящей сенсацией. Русское географическое общество, частично финансировавшее экспедицию Миклухо-Маклая, даже снарядило на остров клипер «Изумруд», чтобы подтвердить его гибель и забрать собранные им материалы. На Новую Гвинею корабль прибыл во второй половине декабря, но вместо останков ученого обнаружили его самого — живого, хоть и изрядно больного и истощенного. Спустя пять дней он покидал Новую Гвинею в статусе большого ученого и мировой знаменитости. Ему было 26 лет.

Николай Миклухо-Маклай родился в 1846 году. Его юность попала на годы общественно-политического подъема, вызванного отменой крепостного права, и Миклухо-Маклай не остался в стороне: в 15 лет, будучи гимназистом, на несколько дней попал в Петропавловскую крепость за участие в студенческой манифестации. Гимназии не окончил, поступил вольнослушателем в Санкт-Петербургский университет, но и оттуда был выгнан не то за политическую неблагонадежность, не то за несоблюдение устава. Получать образование отправился в Германию — сначала в Гейдельбергский университет, затем в Лейпцигский и, наконец, в Йенский. В Гейдельберге, помимо естественных наук, Миклухо-Маклай всерьез увлекся утопическим социализмом и верность его идеям сохранил до конца жизни. В Йене он наконец нашел свое научное призвание и наставника — им стал Эрнст Геккель, немецкий испытатель, введший в науку понятия «филогенез» и «онтогенез». Говорят, под его началом Миклухо-Маклай так усердно работал с микроскопом, что заработал легкий паралич левой половины лица. Именно с Геккелем Миклухо-Маклай отправился в свою первую экспедицию на Сицилию. В течение следующих лет он побывал на Канарах и в Красном море, изучал морские губки и открыл два новых вида, описал аппарат плавательного пузыря у рыб и мозг акул, опубликовал несколько статей об эволюции живых организмов, несколько месяцев жил в цыганском таборе под Мадридом и изучал быт берберов в Марракеше. Одним словом, Миклухо-Маклай был специалистом широкого профиля и подавал надежды в различных областях науки, но самого его чем дальше, тем больше интересовали люди. Экспедиция, едва не стоившая ему жизни и принесшая ему славу, возникла именно из этого интереса. На Новую Гвинею Миклухо-Маклай отправился изучить географию, флору и фауну острова, но главное — анатомию, физиологию, поведение, быт и культуру населяющих его людей.

Науке середины XIX века мало что было известно о папуасах, в основном — что они до сих пор не умеют обрабатывать железо. Как и чернокожее население Африки, их считали промежуточным звеном эволюции, полулюдьми-полуживотными. В западном мире царила теория о неравноценности человеческих рас: разный уровень цивилизации народов объяснялся их врожденными свойствами, иными словами, изначально более развитым интеллектуально белым людям природой было назначено господствовать над другими расами, развитыми физически, но неспособными создать полноценной культуры. Авторитетный английский антрополог Джеймс Хант (по совместительству — логопед Льюиса Кэрролла) выражал доминирующую точку зрения, когда в 1863 году в докладе «Место негра в природе» заявлял, что между негром и англосаксом меньше общего, чем между гориллой и шимпанзе, и что цивилизовать негров могут только европейцы, да и то только подчинив их себе, поскольку сами по себе темные расы не воспринимают положительные процессы, происходящие вокруг них: «Негроидная раса контактировала с египетской, карфагенской, греческой и римской цивилизациями, но нисколько не цивилизовалась от этого. Никогда она не цивилизовывалась самостоятельно».

Теория иерархии рас служила оправданием колонизационной политики европейцев, а потому пользовалась политической поддержкой, но в ученом мире разделялась не всеми. Российский естествоиспытатель, основатель сравнительной анатомии и эмбриологии Карл Бэр настаивал, что все люди принадлежат к одному биологическому виду, а неравенство рас является выдумкой колонистов, «необходимой им для успокоения собственной совести». Его поддерживал английский зоолог Томас Гексли, утверждавший, что расизм был результатом неправильного толкования дарвинизма. К их лагерю присоединился и молодой Миклухо-Маклай, из-за расхождения по вопросу о равенстве рас отдалившийся от своего учителя. И с Бэром, и с Гексли он был знаком лично, но главным источником его убеждений был Николай Чернышевский, под влиянием которого Миклухо-Маклай находился с юношеских лет. Чернышевский утверждал, что по цивилизационному уровню расы различаются между собой не из-за органических особенностей, а «вследствие исторической судьбы своей», как различаются между собой немец и француз или аристократ и крестьянин. Именно эту теорию Миклухо-Маклай и собирался проверить на Новой Гвинее, подходившей для этих целей идеально: контактов с европейцами у папуасов практически не было до середины XIX века, а значит, их культура не подвергалась чужому влиянию.

Остров

На остров Миклухо-Маклай впервые прибыл в сентябре 1871 года, высадившись с российского корабля с двумя слугами, научным оборудованием, запасом провианта и бумаги. Уже в первый месяц он заболел лихорадкой, приступы которой будут сопровождать все его пребывание на Новой Гвинее. Контакты с местным населением поначалу давались непросто: они считали его злым духом и на визиты реагировали нервно, сами же место его обитания предпочитали обходить стороной. Не зная ни языка, ни обычаев, Миклухо-Маклай поначалу был вынужден ограничиваться изучением метеорологических условий, флоры и фауны острова. Ситуация с языком и в дальнейшем будет оставаться тяжелой (к тому моменту, как его вызволят с острова, он будет знать всего 350 слов), но контакты с местными постепенно стали налаживаться. Сначала его позвали в деревню, затем он вылечил от загноившейся раны одного из туземцев, чем снискал всеобщее расположение, и отныне мог без опасений перемещаться по острову.

Несмотря на все трудности, уже в этот первый приезд Миклухо-Маклаю удалось собрать немало свидетельств в пользу того, что биологически папуасы принадлежат к тому же виду, что и европейцы. Для начала он опроверг крайне популярную научную теорию своего учителя Эрнста Геккеля, который утверждал, что волосы у папуасов растут пучками, т. е. несколько волосков из одного фолликула, как у животных. Затем пришел к тем же выводам в отношении кожи: «Я не могу согласиться с авторами, которые приписывают папуасам некую особенно шершавую кожу. Не только у детей и женщин, но и у мужчин кожа гладкая и ничем не отличается в этом отношении от кожи европейцев. То обстоятельство, что здесь многие страдают псориазом и вследствие этого имеют кожу, покрытую сухими чешуйками, не представляет еще расовой особенности». Наблюдения за бытом папуасов тоже выглядели обнадеживающе: «Земля составляет собственность племени, живущего в деревне. Глава каждого семейства раздает участки младшим членам его, сообразуясь с их потребностями. Таким образом, каждый пользуется землей до тех пор, пока он ее возделывает». Будучи социалистом, Миклухо-Маклай высоко ценил формы коллективной собственности и равный доступ к ресурсам — общинный уклад папуасов казался ему не только не уступающим европейскому, но и в определенном смысле гораздо более справедливым.

Покидая Новую Гвинею в конце 1872 года, Миклухо-Маклай был полон решимости раздобыть денег и вернуться на остров. Такая возможность представилась спустя несколько лет — во второй раз Миклухо-Маклай прибыл на остров летом 1876 года. С точки зрения изучения культуры и быта туземцев вторая экспедиция оказалась более продуктивной: ему удалось поприсутствовать на свадьбе и на похоронах, собрать материалы о погребальных обычаях и обряде инициации. Папуасы относились к нему тепло, не боялись приходить к его дому и даже стали заимствовать культуры из его огорода (Миклухо-Маклай выращивал кукурузу, арбузы, огурцы и тыкву). Ученый пользовался все большим уважением, да и сам все больше включался не столько в изучение жизни папуасов, сколько в ее благоустройство: посетил более 20 деревень и даже объявил о создании Папуасского Союза. Во второй раз покидая остров (снова больным и истощенным), Миклухо-Маклай завещал местным жителям опасаться белых людей и при появлении кораблей уводить женщин и детей в горы. К этому моменту он уже четко осознавал себя единственным защитником папуасов.

В следующий раз на Новой Гвинее Миклухо-Маклай оказался в 1881 году, вместе с Джоном Уилсоном и его карательной экспедицией. Угроза колонизации острова и успешный опыт демонстрации британским войскам, что с туземцами можно обращаться цивилизованно, вселили в него надежду, что Новую Гвинею удастся спасти от традиционной участи колонии. Спустя три месяца после суда над вождем деревни Кало Миклухо-Маклай написал Уилсону пространное письмо, в котором изложил свой проект развития Берега Маклая (это имя он дал освоенной им территории) и предложил Великобритании содействовать его воплощению.

План Миклухо-Маклая состоял в мягкой колонизации — постепенном внедрении в жизнь туземцев элементов европейской политической культуры. Сначала реорганизовать жизнь отдельных деревень: обучить папуасов возделывать землю и работать с металлом, объяснить им принципы оплаты труда и налогообложения. Миклухо-Маклай в деталях описывал будущую жизнь Новой Гвинеи: для обучения папуасов из Европы и Азии на остров приедут фермеры и ремесленники, после чего производительность труда резко вырастет, все взрослые мужчины будут платить натуральный налог или выделять время на общественные работы, и эти ресурсы будут идти на благоустройство их деревень — строительство дорог, школ, мостов и прочей инфраструктуры. Управлять деревнями будут старейшины, они же будут собираться в Большой Совет, который будет решать вопросы взаимодействия между деревнями. Его председателем станет сам Миклухо-Маклай, он же возьмет на себя роль представлять содружество папуасов перед иностранцами.

Несмотря на столь лучезарные перспективы благоустройства острова и даже на намеки Миклухо-Маклая, что Большой Совет готов будет попросить у Великобритании протекторат, проект британцев не впечатлил. Миклухо-Маклая это, однако, не остановило: потерпев неудачу с британцами, он решил привлечь на свою сторону российское правительство. На протяжении нескольких лет оно проявляло вялый интерес к его деятельности на Новой Гвинее, теперь он рассчитывал добиться более решительного участия. В сентябре 1882 года впервые за 12 лет Миклухо-Маклай вернулся в Российскую империю. Встречали его как национального героя. Практически сразу по приезде он прочитал в Санкт-Петербурге серию публичных лекций о своих приключениях и жизни на Новой Гвинее — послушать их приходили толпы людей, а конспекты на следующий день публиковали не только столичные, но и провинциальные газеты. Общественное воодушевление дало неожиданный результат: хотя правительство по-прежнему к предложению взять под опеку папуасскую демократию относилось сдержанно, идея благоустройства Новой Гвинеи стала овладевать умами и постепенно завоевывать поддержку у неожиданной части российского общества — крестьян.

Колония

Осенью 1882 года Миклухо-Маклай получил письмо от крестьянина Ивана Киселева из села Мегрино Новгородской губернии. Под впечатлением от рассказов ученого о плодородной Новой Гвинее тот сообщал, что готов бросить все свое хозяйство и вместе со всей немаленькой семьей переехать на остров. Там, освободившись от государственных повинностей, он рассчитывал начать новую, более благополучную жизнь: «Для бедных, но честных и мыслящих тружеников, желающих устроить жизнь на новых началах, без золотого кумира, самое лучшее средство — это переселение на производительные острова Океании, где бы, прилагая тот же труд, что и в пресловутой Европе, возможно было сыто, приятно и независимо существовать, не убиваясь много о завтрашнем дне». В ответном письме Миклухо-Маклай деликатно объяснил Киселеву, что для многодетного бедняка переезд станет неподъемным предприятием, но мысль о создании на Новой Гвинее русской колонии захватила его воображение — в его голове начал выстраиваться проект переселения на остров русских крестьян, и он идеально дополнял его план окультуривания туземцев.

Обеспечить переселенцев землей не составило бы труда. Между враждующими деревнями находились буферные территории — местные жители не возделывали их, опасаясь набегов, и, таким образом, не стали бы противиться их заселению. Одновременно русские крестьяне продемонстрировали бы папуасам более высокую технику возделывания земли и сельскохозяйственных работ. Русским крестьянам все это было бы не в тягость, поскольку местная природа была гораздо щедрее той, к которой они привыкли: «Всякая трудящаяся рука будет иметь не только достаточную, но и изобильную пищу. Помимо земледелия и богатой рыбной ловли одна получасовая охота дает достаточное на сутки пропитание. Во всяком случае, найдется применение и свободному капиталу, и ремеслу, и простой рабочей силе, была бы лишь охота работать и вести порядочную жизнь». В то же время русские колонисты принесут с собой и более развитую, но в чем-то весьма близкую политическую культуру — общину, общий сход, старшину. Вечно эксплуатируемые крестьяне смогут наконец насладиться плодами своего труда — всю чистую прибыль Миклухо-Маклай предполагал делить между колонистами соразмерно их положению и вкладу; туземцы получат простой способ приобщиться к достижениям цивилизации, одним словом, идеальный план.

В построениях Миклухо-Маклая несложно заметить влияние утопического социализма и, в частности, знаменитого романа Чернышевского «Что делать?». По воспоминаниям брата ученого, роман произвел на молодого Миклухо-Маклая неизгладимое впечатление: свой экземпляр он испещрил заметками и несколько лет не расставался с книгой. Проект русской колонии отчасти напоминал мастерскую Веры Павловны, где каждый участник вкладывался в общее дело, а взамен получал все, что нужно для прекрасной жизни. Но сколь бы утопическими ни были идеи, вдохновившие Миклухо-Маклая, к их воплощению он подошел как настоящий ученый и для начала тщательно изучил опыт переселенцев на Новую Каледонию. В середине XIX века французское правительство стало заселять этот тропический остров в Тихом океане осужденными преступниками, в частности — бывшими участниками революционной Парижской коммуны. Обустройство быта и адаптацию к климату переселенцы описывали в статьях и книгах, и их опыт демонстрировал, что европейский человек вполне в состоянии благополучно жить и работать на островах Тихого океана. Получив подтверждение тому, что предприятие теоретически осуществимо, Миклухо-Маклай приступил к действию.

27 июня 1886 года он опубликовал в газете «Новости и Биржевая газета» короткое объявление: «Желающие поселиться или заняться какою-нибудь деятельностью на Берегу Маклая в Новой Гвинее или на некоторых других островах Тихого океана могут обратиться ко мне письменно или лично по моем приезде в Санкт-Петербург». Для начала он планировал набрать десять добровольцев, которые отправятся с ним на Новую Гвинею, наладят отношения с папуасами и начнут там обустраивать быт, но эффект превзошел все ожидания. Он получал десятки писем в день, к нему приходили толпы посетителей, чтобы получить разъяснения и записаться добровольцами. Среди них были люди всех слоев — студенты, рабочие, священнослужители, обедневшие аристократы, офицеры, врачи, крестьяне. Все они хотели вырваться из России, чтобы попробовать заново построить свою жизнь. В России наступала пора реакции: крестьянам запретили выходить из общины, университетские автономии были ликвидированы, контроль над школами закрепили за Синодом, земства оказались под контролем власти. От духа реформ не осталось и следа, и в этих условиях образ фантастического острова, на котором всегда тепло, почти не нужно прикладывать усилий для хорошего урожая и живут дружелюбные папуасы под руководством прославленного ученого, манил свободой и благополучием. Мечту о Новой Гвинее красочно описывал популярный либеральный журналист Василий Модестов: «Эти люди сохранили веру в прогресс человечества, в наступление лучших времен, хотя бы в отдаленном будущем. Переселенцы смогут завести у себя такое общинное устройство, какое они сочтут для себя наиболее удобным. Они могут завести у себя русский сельский мир. Могут, если сумеют, осуществить в южном полушарии идеальную республику Платона, могут испробовать суровой жизни в фаланстерах Фурье, никто им во вкусах перечить не станет. На острове они совершенно свободны».

Повальное увлечение идеей переселения на Новую Гвинею довольно быстро стало поводом для издевательств. Журнал «Стрекоза» иронизировал: «В Новой Гвинее открывают новый рай, там вас ожидает чудесный климат, бананы, кукуруза, тарантулы, папуасы, змеи, бесплатные морские купания». Сатирические журналы «Шут» и «Будильник» окрестили ученого Маклаем I и Его благородием Миклухо-Маклаем, новым тихоокеанским помещиком, а Новую Гвинею — Макландией. Влиятельная праворадикальная газета «Новое время» от шуток переходила к угрозам: «Маклай должен бы знать о законе, установившем серьезную уголовную ответственность за склонение русских подданных к эмиграции!», а также советовала ученому обратиться к немецкому опыту колонизации, а не придумывать подозрительных идиллий. Самих добровольцев, однако, эти насмешки не беспокоили: они с минуты на минуту ждали разрешения на выезд.

Земля

Когда число желающих переехать на Новую Гвинею превысило тысячу человек, Миклухо-Маклай написал очередное письмо министру иностранных дел Николаю Гирсу, вновь предлагая официально закрепить позиции России на Новой Гвинее. Но, как и в предыдущие разы, предложение снова застряло в бесконечных комиссиях и обсуждениях. К этому моменту, впрочем, надежд на успешное разрешение дела оставалось все меньше — международная обстановка была не в пользу Миклухо-Маклая.

Когда в 1882 году Миклухо-Маклай начинал борьбу за Новую Гвинею, остров еще сохранял независимость, но за следующие четыре года все изменилось. В октябре 1884 года на северо-восточный берег острова (тот самый Берег Маклая) высадился немецкий ученый Отто Финш. За год до этого Миклухо-Маклай познакомился с ним в Сиднее, научил его диалекту бонгу и условным знакам, по которым папуасы отличали хороших европейцев от опасных. Теперь Финш сообщил папуасам, что является братом Миклухо-Маклая, купил у них за бесценок участок земли и поднял на нем немецкий флаг. Через месяц к этому месту приплыл немецкий военный корабль, и Германия осуществила то, что безуспешно пытался сделать Миклухо-Маклай: на основании владения своим гражданином землей объявила протекторат над берегом. Миклухо-Маклай был в бешенстве и даже направил канцлеру Бисмарку телеграмму: «Туземцы Берега Маклая отвергают германскую аннексию». Послание осталось без ответа.

Параллельно Великобритания (без всяких ухищрений) заняла юго-восточный берег Новой Гвинеи. Некогда Миклухо-Маклай рассматривал британцев как главных союзников в новогвинейском вопросе, но теперь отношения между державами были испорчены конфликтом в Афганистане. Две империи были на грани войны, и им было не до ситуации на Новой Гвинее. Обсуждать раздел Новой Гвинеи России нужно было с Германией, а она не собиралась уступать позиций, старательно осваивала Берег Маклая и делала все, чтобы дискредитировать право России на территории на Новой Гвинее (как и Отто Финш, Миклухо-Маклай тоже купил там участок земли). Никакого желания бороться с Германией за землю на Новой Гвинее у российского правительства не было, и Миклухо-Маклай это понимал.

24 августа 1886 года он предпринял последнюю отчаянную попытку спасти свой проект и отправил еще одно письмо по поводу русской колонии, на этот раз брату императора — великому князю Алексею Александровичу. В нем он просил посодействовать ему в устройстве русской переселенческой колонии если не на самой Новой Гвинее, то хотя бы на каком-то из близлежащих маленьких островов. Решение было вынесено 9 декабря 1886 года. Специальная правительственная комиссия отклонила проект, объяснив отказ тем, что «поднятие русского флага неминуемо повлекло бы правительство в целый ряд дорогостоящих мероприятий без существенной пользы для государства». Вопрос об экспансии России в Океанию был закрыт навсегда, а идея русской колонии в Тихом океане так и осталась самым экзотичным проектом русской социалистической мысли.