ТОП 10 лучших статей российской прессы за
July 16, 2018

Александр Михайлов, генерал-майор ФСБ (в отставке)

— У нас в России был хороший опыт работы с организациями, так или иначе представляющими формальную или фактическую угрозу для государства или государственности. В 70-х или 80-х годах, если бы кто-то из оперативных сотрудников сказал, что у нас есть экстремисты, то, во-первых, ему бы не поверили, а во-вторых, сказали бы: научитесь работать.

Вообще в Советском Союзе эта тема была очень важной. У нас не было понятия «экстремизм». Если бы он существовал, жестко бы разобрались с теми, кто довел до появления экстремизма в России. Сначала отвечали бы специальные службы, за ними — партийные, комсомольские организации, государственные органы. Комитет госбезопасности обязан был предупредить появление экстремистских групп и, самое главное, — вовремя уведомив партийные и комсомольские органы, использовать весь арсенал гражданского принуждения. Ну, в хорошем смысле слова. Не доводить человека до суда.

— Сейчас как-то сложно без улыбки слушать: комсомольские собрания приходят на ум.

— А вы напрасно улыбаетесь! Дело в том, что в Советском Союзе было много инструментов принуждения лиц, которые стоят на антиобщественных позициях… Если резюмировать, все это называется одним простым словом — «профилактика». Когда Юрий Владимирович Андропов был председателем КГБ, он говорил: «Никогда не доводите человека до скамьи подсудимых». Мы не приобретаем ничего, мы теряем свою репутацию, вырываем человека из общества. Вместо того чтобы попытаться его удержать в этом обществе. Не довести человека до скамьи подсудимых — такой была основная задача правоохранительных органов.

— Можно ли сказать, что такой подход сохраняется и сейчас?

— Я затрудняюсь ответить. Хотя практические инструменты в руках правоохранительных органов есть. Но меня сегодня тревожит достаточно распространенный факт: за пост в интернете человек может быть привлечен к уголовной ответственности. Интернет — это открытое поле. Не существует какого-то «внутреннего редактора» — человек выплескивает свои эмоции в Фейсбуке, ВКонтакте и других соцсетях, но при этом его могут привлечь к уголовной ответственности, сразу подобрав статью. Это в корне неверно! Когда мы выполняли свою работу, то прежде всего пытались понять, что привело человека к таким мыслям.

Алла Фролова, координатор правовой помощи «ОВД-инфо»

— Дело появилось 14 марта. В телеграм-канале ОПЕРСЛИЛ. Но там было понимаете как написано? «В Москве раскрыли группировку экстремистов! У них там много всего, скоро узнаете!» Упоминался Западный округ, я посмотрела в судах Западного округа. Ничего нашего там не было.

«ДЕЛО ПОЯВИЛОСЬ 14 МАРТА. В ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛЕ ОПЕРСЛИЛ. НО ТАМ БЫЛО ПОНИМАЕТЕ КАК НАПИСАНО: “В МОСКВЕ РАСКРЫЛИ ГРУППИРОВКУ ЭКСТРЕМИСТОВ! У НИХ ТАМ МНОГО ВСЕГО, СКОРО УЗНАЕТЕ!” ТАМ БЫЛО СКАЗАНО ПРО ЗАПАДНЫЙ ОКРУГ, Я ПОСМОТРЕЛА В СУДАХ ЗАПАДНОГО ОКРУГА. НИЧЕГО НАШЕГО ТАМ НЕ БЫЛО. НАШИ — ЭТО ПОЛИТИЧЕСКИЕ»

— Что значит «нашего»?

— Наши — это политические. Я посмотрела и ничего не нашла, что бы нас коснулось. А утром 15 марта появилась информация, причем опять в Телеграм, на ресурсе под названием «Кремлевская прачка». Название какое-то непонятное, «Новое величие».

— Невозможно поверить, что так назвали свою организацию молодые люди.

— Оно абсурдное. Я еще подумала: «Какие-то балбесы занимаются неизвестно чем». После этого в течение дня шли сообщения каких-то молодых людей: вот, мол, у меня там обыск… И потом выясняется, что их человек десять. Мы не знали их. В какой-то момент раздался звонок. Рядом стояла, видимо, мама Маши Дубовик. И она сказала: «Дайте, пожалуйста, Маше адвоката». А в понедельник появились выдержки из уголовного дела. Картинка нарисовалась сразу. 13 марта, за два дня до обысков, три человека проходят как свидетели, один из них — капитан Расторгуев, уголовный розыск. Другой — Константинов, полностью закрытый. И еще некто Кашапов, военный инженер. После этого, как я вижу по документам, принимается решение о возбуждении уголовного дела, и затем, видимо, последовали обыски. Я стала изучать, а там настолько все запутанно, вплоть до имен! «Руслан Д.» — выясняется, что это Константинов. А вот, например, лидер их, Костыленков, он вообще Руслан Дмитриевич. И в конце концов выяснилось, что трое из тринадцати человек были внедренными. Остальные — один работу найти не может, общаться ему не с кем, он ходил, надеялся, что что-то сложится. Другой видел агитацию Навального, третий говорил о Собчак. И вот они встретились в «Макдоналдсе».

Руслан Д. не скрывает в своих показаниях, что он посоветовал собравшимся написать устав и сам же его написал; он собирал с них деньги — якобы на офис и на что-то еще. Собирали по триста или пятьсот рублей в месяц, это смешно. Офис он снял на свои. То есть организовал людей, воспользовался их неведением, неподготовленностью. Организацию создали — и сразу арестовали участников.

— Здесь часто звучит такая формула, как «полицейская провокация». Что такое полицейская провокация?

— Это когда полиция воспользовалась какими-то своими возможностями: созданием группы, подталкиванием людей к дальнейшим неправовым действиям. Они пользуются безграмотностью, молодостью, недостатком ума и опыта — чем угодно. Видимо, нашли людей в интернете, познакомились — и воспользовались. Агент должен быть таким же, как все. Он должен быть их товарищем, разделять их взгляды. Если бы он пришел изначально и сказал: «Я полицейский, ребята, вы совершаете противоправные действия», — то дальше ничего бы не было. Они бы все испугались и сказали: «Да мы на самом деле ничего не хотим!»

Сейчас Алла не верит, что Аню и Машу выпустят. Потому что если девочек выпустят, то дело заглохнет, считает она.

— Большой шум поднялся из-за того, что Аня была несовершеннолетней, а Маша — чуть старше. Эту ситуацию примерили на себя многие взрослые, и им стало страшно. К тому же мы вышли сразу на Сванидзе, и он стал поручителем Ани Павликовой. Больная девочка может совершенно спокойно ждать суда под домашним арестом, а не в СИЗО! Непонятно, чем она так опасна. Почему они так «жестят», непонятно. Почему четыре парня под домашним арестом? Каковы критерии?

— И что же вы думаете?

— Они хотели на них надавить, получить показания. Человек находится в жестких условиях, ему страшно, он там один. Ему обещают что-то: ты скажи. Костыленкова пытали, есть медицинские доказательства. Четыре месяца люди сидят — никакой доказательной базы нет, но их держат. Это идет давление.

Александр Михайлов, генерал-майор ФСБ (в отставке)

— Но мне кажется, что это как раз контрпродуктивный путь, потому что проблема-то остается. А если проблемы начинают накапливаться в больших количествах, никакими репрессивными мерами этот процесс уже не остановишь.

— С каких пор так начало происходить?

— С тех пор как стали разрушать специальные службы. С тех пор как стали менять функциональность. В последнее время я вижу, что достаточно жестко, может быть, даже местами жестоко, неоправданно, применяют санкции там, где их не должно быть. Вспомните историю с «Пусси Райот». Три девчонки вошли в храм, что-то спели. Ну дали бы им нагоняй, и все бы закончилось! Зачем было выводить эту ситуацию в область права? Нужно всегда, принимая решение, продумывать элементы репутационных потерь. Если наши действия являются такими уж раздражающими, неоправданно жесткими, нам лучше от них воздержаться. Мы лучше на что-то закроем глаза, какими-то другими путями пойдем. Поможем человеку выехать за границу, условно говоря.

— Вы рассказываете о том, как было раньше?

— Да, так было. Но все эти инструменты сохранились. Насколько активно они применяются, я не знаю. Я не слышал ни в одном докладе на коллегии ФСБ или МВД, чтобы там называлось количество лиц, которым объявлено официальное предостережение. Хотя если следовать логике, допустим, западной Германии — я встречался с представителями Агентства по защите конституционного строя — вот у них определена работа по экстремистским и террористическим организациям. Они еще делают специальный доклад: сообщают, как они работали по правым экстремистам, как работали по левым. Доклад отправляется в Бундестаг, там читают его и смотрят, насколько эффективна работа специальных служб по предотвращению негативных проявлений антигосударственной направленности. У нас я об этом не слышал… Хотя, когда служил на Лубянке, мы с директором — директором тогда был Сергей Владимирович Степашин — как раз на эту тему говорили: что нам нужно тоже это как-то для себя формализовать. Потому что, если законодательно не закреплена ответственность той или иной группировки, то человек, который умозрительно пытается определить ее угрозу для общества и начинает по ней работать, иногда сам же и становится виноватым. Потому что оказывается, что ничего опасного там нет.

Наталья Севостьянова, мать Маши Дубовик

— В этот день я заболела, грипп какой-то был, температура под 39… Я выпила таблетки, легла спать. В шесть утра меня разбудил муж: «Маша что-то натворила! У нас тут полный дом милиции!» В дверь стучали, был такой грохот. Муж с пульта открывает ворота, и заходят люди — под каждое окно встали, окружили весь дом, по дому расставили людей. Под каждой дверью стояло по два-три человека. Нас с мужем специально разъединили, его увели. Подложить можно было что угодно, кто откуда что брал, я не знаю. Маша в комнате была одна, и с ней были люди. Единственное, что ей разрешили, — пройти в ванную, снять пижаму и переодеться. Она надела на себя все, в чем приехала из института, и села на кровать. Книжки перебирали, что-то искали. В постановлении об обыске было написано, что группа лиц обвиняется в свержении конституционного строя в России. У меня первая мысль: это явно какая-то ошибка, такого быть не может! Тут есть еще одно село Михнево!

«В ШЕСТЬ УТРА МЕНЯ РАЗБУДИЛ МУЖ: “МАША ЧТО-ТО НАТВОРИЛА! У НАС ТУТ ПОЛНЫЙ ДОМ МИЛИЦИИ!” В ПОСТАНОВЛЕНИИ ОБ ОБЫСКЕ БЫЛО НАПИСАНО, ЧТО ГРУППА ЛИЦ ОБВИНЯЕТСЯ В СВЕРЖЕНИИ КОНСТИТУЦИОННОГО СТРОЯ В РОССИИ. У МЕНЯ ПЕРВАЯ МЫСЛЬ: ЭТО ЯВНО КАКАЯ-ТО ОШИБКА, ТАКОГО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! ТУТ ЕСТЬ ЕЩЕ ОДНО СЕЛО МИХНЕВО!»

Маша с пяти лет мечтала быть ветеринаром. На ветеринарной конференции познакомилась с Аней, и у них появилась мысль: почему бы не пойти на митинг? Как раз в марте они сходили, общались, сидели в «Макдоналдсе». Потом на встречу в «Макдоналдс» пришел этот Руслан Д. Он старше в два раза, в стране скоро выборы, политику обсуждают все. И все это безобидное общение детей он стал политизировать и обострять.

Маша хотела познакомить родителей со своим парнем, но не успела. Они познакомились на следующий день после ее ареста.

Александр Михайлов, генерал-майор ФСБ (в отставке)

— Основная задача спецслужб — бороться с причинами экстремистских настроений и создания очагов социального возбуждения. Самыми разными действиями. Я вам даже больше скажу. Когда Александр Христофорыч Бенкендорф… Помните такого персонажа?

— Ха! Из истории с Пушкиным — да...

— Да, вы с Пушкиным-то его не связывайте, это был великий политический деятель. Пушкин для него был — так… Так вот, когда Александр Христофорыч Бенкендорф создавал Третье отделение Канцелярии Его Императорского Величества, он ставил задачи перед своими государственными чиновниками. И сказал: ваша задача состоит в том, чтобы выявлять причины раздражения общества и бороться с этими причинами, защищая — заметьте! специально подчеркиваю! — защищаяпростого человека от произвола власть предержащих.

— Вот как он думал!

— Он думал очень просто. Чтобы защитить простого человека от произвола, нужно вмешаться в конфликт, и если простой человек прав, то добиться того, чтобы его права соблюдались. Основная задача любой специальной службы состоит не в том, чтобы по башке кому-то дать, а в том, чтобы по мере возникновения проблем пытаться решать проблемы, убирая те самые причины, которые являются элементом недовольства.

— Как сейчас делается?

— Мне кажется, что как раз без учета этих явлений и проблем. И очень часто применяются меры в отношении лиц по так называемой палочной системе. Задача ставится так: ликвидировать не саму проблему, а того человека, который о ней говорит.

Максим Пашков, адвокат Маши Дубовик

— Это была пятница, вечер, я уже собирался домой ехать. Мне звонят и говорят: «Слушай, тут какая-то фантастическая история. Съезди, пожалуйста, хотя бы пойми, что происходит». У меня есть некоторый опыт работы по политическим делам, я в «Болотном деле» сидел от и до. Я примерно понимал, что начинает происходить. Поехал в Дорогомиловский суд, быстренько отснял все материалы. Потом я начал читать — расстались мы поздно вечером, я поехал домой. По пути распечатал целый том судебных материалов от взятия под стражу. Отснял все про Машу. Они, все материалы эти, в принципе идентичны. Триста листов.

И когда я это прочитал, сопоставить одно с другим было несложно. Ребята как-то самоорганизовывались, общались по кафешкам. Первая встреча у них была в «Макдонладсе» на Смоленской, потом где-то на Алексеевской и потом еще где-то. Все московские предприятия быстрого питания они осваивали. Сидели, разговаривали в общем ни о чем. О каких-то политических новостях. Разговоры были на уровне «нравится — не нравится».

Тут появляется этот Руслан Д. и сразу берет быка за рога. Говорит: «Слушайте, зачем нам тут по кафешкам шляться? Надо снять офис». Снимают офис на Братиславской. Скидывались, но они же безденежные все. Руслан Д. говорил: «Я сам доплачу» — и сам платил. Этот офис, как впоследствии выяснилось, был оборудован техникой для негласной записи встреч, камерами, микрофонами, и все это было записано. Все встречи он записывал, протоколировал. Вел протоколы заседаний собраний! Подписывал только он.

Их лидер Руслан Костыленков… не хочется его обижать, но он небольшого ума. И Руслан Д. его быстро окучил. Все решения озвучивал Костыленков, а давал эти решения Руслан Д. И вот появился устав, экстремистской организации «Новое величие». Политическая программа из серии «Чисто смех». «Когда народ восстанет, мы присоединимся, будет правительство. Будет трибунал, который будет судить». Устав этот написал Руслан Д. И писал он его абсолютно под Пленум Верховного суда об экстремистских преступлениях. У нас есть постановление Пленума ВС о порядке рассмотрения судами дел, связанных с экстремизмом. И они там пишут: «экстремистская организация, где есть отделы, где есть структура». Он, естественно, эту структуру туда аккуратно перенес. Все это было написано исключительно под получение очередных звездочек, я бы сказал.
Затем они стали ездить на так называемый полигон. В деле звучит это очень громко, а по сути это заброшенное здание какой-то военной шараги в поселке Хотьково. Там ни окон ни дверей. Они туда ездили стрелять из ружья. Маша, кстати, там вообще ни разу не была. Ружье было абсолютно легальное, принадлежало другу Костыленкова, Рустамову, который ни сном ни духом! У него попросили «по банкам пострелять». У него и разрешение от егеря есть на стрельбу в этом районе, и он рядом стоял, объяснял. А теперь под домашним арестом сидит.

Потом они стали кидать коктейли Молотова. Следствие умалчивает, загорелось что-то у них или нет, но Руслан Д. и тут все контролировал. Он сначала рассказал им, как делать коктейли Молотова, а потом стоял рядом и говорил, что «кидать надо под ноги сотруднику полиции, чтобы одежда воспламенилась». Все стрельбы и кидания бутылочек Руслан Д. записывал на диктофон и на видеокамеру, где он подробно все объясняет. Следователь сейчас очень грустен в связи с этим. Потому что когда он увидел, что Руслан Д. учил ребят кидать эти коктейли, — надо же что-то с этим делать!

Он был допрошен 13 марта следователем. И все, и пропал.

Александр Михайлов, генерал-майор ФСБ (в отставке)

— Если следователь умозрительно пытался определить угрозу некоей группы людей для общества, а люди оказались невиновны, тогда следователь становится обвиняемым?

— С точки зрения закона, должен быть виноват тот человек, который этой темой занимался. Но у нас, к сожалению, никто не отвечает за базар, понимаете. У нас очень часто бывает, что человек отсидит пять лет — а потом окажется, что он преступления не совершал: реального преступника нашли. А за то, что этот человек отсидел, никто не будет наказан: ни судья, ни следователь, ни опер, которые фальсифицировали уголовное дело для того, чтобы закрыть сам факт преступления и найти виновного! Но в данном случае речь идет о достаточно сложном понятии, об экстремизме — о том, чего нельзя потрогать, понюхать, подержать в руках. Преступник ничего не украл, никого не убил, не ограбил. Он выражал взгляды, которые носят антигосударственный характер. И вот это очень сложная история, которая требует внимательного рассмотрения. Мы не должны привлекать попусту тех, кто не переступил грань закона, когда, по мнению каких-то людей в погонах, они подлежат наказанию — да еще и суд такое решение поддерживает, не дай бог. А то получаем такие случаи, как с фермером, который купил для своего теленка GPS-трекер.

— Это ведь было одно дело из череды подобных.

— Да-да-да. Вот, понимаете, в этих вещах надо тщательно разбираться.

— …И тогда разобрались не раньше, чем об этом фермере рассказали на прямой линии Путину.

— Для того чтобы принимать меры, нужно разобраться в самом составе преступления. Оно имеет объективную сторону: человек купил шпионское оборудование, запрещенное законом. Но есть и субъективная сторона: он купил это оборудование не для того, чтобы использовать его в антигосударственных целях, против других людей или для сбора данных. Он купил это оборудование для своего теленка! Кто-то купил какую-то ручку, не зная о том, что она относится к категории специальных средств, которые запрещены законом. Потом еще один момент, который я хотел бы вам напомнить. Сейчас очень много говорят о том, что молодежь участвует в митингах. Молодежь часто приходит без всякого приглашения: увидели каски, увидели автобусы с ОМОНом — надо посмотреть, что там происходит.

«НО У НАС, К СОЖАЛЕНИЮ, НЕ ОТВЕЧАЕТ ЗА БАЗАР НИКТО. У НАС ЧАСТО БЫВАЕТ, ЧЕЛОВЕК ОТСИДИТ ПЯТЬ ЛЕТ. ОКАЖЕТСЯ, ЧТО ОН ПРЕСТУПЛЕНИЯ НЕ СОВЕРШАЛ, РЕАЛЬНОГО ПРЕСТУПНИКА НАШЛИ, А ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОТСИДЕЛ — И НИКТО НЕ НАКАЗАН, НИ СУДЬЯ, НИ СЛЕДОВАТЕЛЬ, НИ ОПЕР»

— Молодежи это свойственно.

— Я вам даже скажу, что это исторически так складывалось. Молодежь всегда была в первых рядах — как в позитивных, так и в негативных проявлениях. Да я сам был хулиганом школьным, вечно был в центре скандала! Потому что мне было интересно, что там происходит…

— И как же вы изменили ситуацию для себя?

— Да никак! Меня выгнали из школы, потом я поступил в техникум, потом отслужил армию, потом поступил на журфак, меня приняли в органы госбезопасности.

— Необычный переход.

— Почему? Комитет госбезопасности в те годы брал в свои ряды не тех, кто хочет, а тех, кто нужен. У нас еще есть Академия ФСБ, которая выпускает большое количество людей. Но я считаю, это контрпродуктивно. Я считаю, что надо брать людей с базовым гражданским образованием и с жизненным опытом. Категорически не надо брать тех, кто пытается спрятаться от армии, а потом наденет погоны и ходит гордый как пеликан. Человек должен сначала набраться опыта и получить образование! А потом уже — специальное образование.

— По каким соображениям мальчики после школы идут в Академию ФСБ?

— Для кого-то это романтика, кто-то хочет самоутвердиться, у кого-то имеются корыстные интересы. Конечно, есть и такие, кто рвется обладать какой-то властью над людьми. Хотя там власти никакой нет.

— Ну как нет… Вспомните «Дети Арбата» Рыбакова.

— А вы не читайте «Дети Арбата»!

Родители Ани Павликовой

— Она хотела уйти, ей не нравилось, — рассказывает Дмитрий Павликов. — Но Руслан Д. давил на нее: «С тобой никто общаться не будет! Ты будешь изгоем!» Понимаете?! «Ты нам нужна, ты великолепна!» А ему надо было набрать нужное количество людей в это сообщество. Если бы хоть на одного человека меньше, то распадалась бы версия экстремистской группировки. Хоть бы подумал, что ей 17 лет! У него у самого дети, которым моя дочь передавала гостинцы. Он даже этим не побрезговал! Как он будет потом жить? Как будет смотреть в глаза своему ребенку, когда он посадил другого ребенка? Это ужас! Людей заманивают и потом сажают. Он их прямо контролировал полностью, этот Руслан Д.

Родители восстановили доступ к телеграм-аккаунту Ани и прочитали переписку.

— Он ее познакомил со своей семьей, — говорит Юлия Павликова. — Дочка моя спрашивает его: «Ну, как твоя дочка?» А он ей отвечает: «Сидит хурму твою трескает» — «Я тебе в следующий раз побольше привезу!» Они переписывались. Она ему — все: «Ты хороший». А он ей: «Аня, я распечатал листовки. Аня, спроси там у Центра, купите резиновые дубинки. Аня, у меня есть шлем, его надо перевезти».

В СИЗО Аня сильно заболела, потому что ее несколько часов продержали на морозе в неотапливаемом автозаке. Потом она попала в камеру на 47 человек, из которой ее перевели в больницу СИЗО «Матросская тишина». Раз в неделю мама и сестра приносят Ане передачи. Сестра берет с собой восьмимесячного ребенка.

— Первые две недели было ощущение, что я на каком-то острове, одна. Вообще не понимала, не знала, куда бежать. Что делать, кого просить. Поддержка людей, оказалось, очень помогает в этом плане, — говорит Юлия.

Родители Ани и Маши вместе идут на митинг.

— Просили признать какую-то вину, доводили до слез, постоянная нецензурная брань, это было ужасно! — говорит мама Ани с трибуны. — Потом на нее надели наручники и увезли, не сказав, куда и что они хотят. Дальше все было как в какой-то страшной сказке. Суд не признал, что у девочки много хронических заболеваний, и отправил ее в СИЗО. Суды нас не слышат. Мы предъявили столько положительных характеристик, медицинских документов, но нас не слышат, мы бьемся как рыбы об лед. Нам говорят, что они, если выйдут, могут надавить на свидетелей, хотя свидетели по этому делу — здоровые мужчины, силовики. Моей дочке было 17 лет на момент задержания — как она может надавить на них? Непонятно.

— Позор ФСБ! — кричит митинг. — Свободу политзаключенным!

— Заучи как дважды два, лишь борьба дает права! — скандирует колонна анархистов.

Александр Михайлов, генерал-майор ФСБ (в отставке)

— Какое образование сейчас у молодых следователей?

— Ну какое, юридическое!

— Как они подготовлены к работе с таким эфемерным понятием, как экстремизм?

— Вот именно поэтому я вам и сказал: человек, который приходит на службу в правоохранительную систему, должен обладать жизненным опытом. Чтобы уметь разбираться в тонкостях человеческой души. Почитайте «Преступление и наказание» Достоевского, и вы поймете, как пристав Порфирий Петрович пытался разобраться в причинах преступления. Но у нас таких Порфирий Петровичей после учебных заведений практически нет! У нас есть люди, которые прошли курс обучения. Но для того, чтобы понять мотивацию, каким-то образом добиться истины, у следователя или оперативного работника должен быть определенный жизненный опыт. Невозможно человеку, который вчера на тройку сдал экзамены по юриспруденции, по административному праву, по уголовному кодексу, вдруг сесть в кресло и начать распоряжаться чьими-то судьбами! Он еще не понимает, что такое человеческая жизнь. С годами он к этому придет. Но пока, будучи молодым и амбициозным, он будет ощущать превосходство над человеком, который находится в условиях несвободы.

— Вот это очень большая ловушка!

— Конечно. А почему мы с вами сегодня бываем свидетелями, когда одного следователя посадили за взятку, другого?.. Когда мы с вами говорим о расследовании дел, связанных с экстремизмом, — это самая сложная ювелирная работа, которой, к сожалению, сегодня нет.

— Но вы знаете таких людей, которые работали именно так, ювелирно?

— У меня много таких знакомых. Все следователи Комитета Госбезопасности — вот там была серьезная школа. Для следователя было большим позором, если эпизод, который он инкриминировал человеку в качестве преступления, в суде разваливается. Если ты обвиняешь подсудимого, у тебя должны быть неубиенные доказательства. Я знаю много людей, которые именно так — тщательно, целенаправленно — вели следствие. И в обвинительном заключении оставляли только те эпизоды, которые доказаны на сто процентов. Более того, я знаю людей, которые прекращали уголовное дело!

Николай Фомин, адвокат Ани Павликовой

— На наш взгляд, все это результат полицейской провокации. Если бы внедренные сотрудники сами не сняли офис, не написали устав, не разработали политическую программу, не создали структурные подразделения мифической организации, то ничего бы этого не было.

То, что ребята собирались вместе, обсуждали какие-то политические моменты, — так это каждый делает! Кто на кухне, кто с друзьями. Но это ненаказуемо. Беда в том, что они свое обсуждение вынесли в чат, соцсети, Телеграм, где их уже ждали с распростертыми объятиями наши правоохранители, которые направили их действия в желательное русло.

— Желательное для кого? Для государства это ведь нежелательное русло?

«У МЕНЯ АНЯ ДО СИХ ПОР НЕ ПОНИМАЕТ, ЗАМЕСТИТЕЛЕМ КАКОГО РУКОВОДИТЕЛЯ ОНА БЫЛА. ПРОСТО НА КАКОМ-ТО СОБРАНИИ РУСЛАН Д. СКАЗАЛ: “ТАК, НАС МАЛО, ПОЭТОМУ МЫ ВСЕ ДОЛЖНЫ ВОЙТИ В ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ”. ВЕРХОВНЫЙ СОВЕТ ЧЕГО?!»

— Трудно сказать, для кого. Вроде бы можно ответить: желательное для самих правоохранительных органов: для того чтобы завести дело и просто-напросто поставить очередную галочку. Возможно, для того, чтобы получить либо повышение по службе, либо благодарности. Формально у нас палочная система отменена, но если нет у тебя раскрытых дел по экстремизму, по другим каким-то составам, то считается, что ты не работаешь. А они доказали обратное.

— Разве не хватает реальных экстремистов? Людей, которые готовят теракты? Ведь регулярно появляются сообщения о том, что предотвращен реальный террористический акт…

— Не могу сказать, насколько «не хватает» настоящих террористов и экстремистов. Но, наверное, на все те многочисленные органы, которые у нас призваны бороться с этими преступными проявлениями, — все-таки не хватает.

— Кто такой Руслан Д.?

— Я вам не могу достоверно сказать, кто такой Руслан Д. Исходя из тех показаний, которые дали участники так называемой группы «Новое величие», исходя из показаний самого же Руслана Д., я вижу, что он фактически организатор этого так называемого сообщества.

— Преступного сообщества?

— Я избегаю использования такого термина. Пока никаких преступных намерений у этого сообщества я не вижу. Ни их устав, ни их политическая программа, ни их действия не содержат признаков преступлений, которые предусмотрены статьей 282 УК, по которой предъявлено обвинение. Но для этого нужны экспертизы, заключения специалистов и так далее.

— Где он находится, этот Руслан Д., чем занимается?

— Где он находится, мне, конечно, не известно. Его данные засекречены.

— Почему? Кем он может быть?

— Судя по действиям, которые он осуществлял с ноября 2017 года по середину марта 2018-го, — он сделал все для того, чтобы спровоцировать людей. Это определенный навык, определенные знания, определенная цель. С учетом того, что преступность этого так называемого сообщества он осознал еще в начале года, но тем не менее продолжал провоцировать всех ребят, он, по всей видимости, имеет отношение к правоохранительным органам. Это лишь догадки — я специально говорю об этом очень осторожно, потому что у меня нет никаких данных, чтобы его как-то идентифицировать.

— Это в интересах вашей подзащитной Ани, чтобы Руслан Д. был найден?

— Что такое «найден»? Он следствию известен. Если бы была личность раскрыта, мы бы могли иметь полные инструменты для осуществления защиты. В данный момент мы лишены возможности задать ему интересующие нас вопросы и получить на них ответы. Нам, безусловно, хотелось бы понять, что за личность Руслан Д. и какими мотивами были вызваны его действия, когда он осуществлял явно провокационную деятельность.

— И что вы будете делать дальше?

— Программа-минимум — изменить меру пресечения Ане. Нет никакого смысла в том, чтобы она находилась в СИЗО. Программа-максимум — в действиях отсутствует состав преступления. Аня до сих пор не понимает, заместителем какого руководителя она была. Просто на каком-то собрании Руслан Д. сказал: «Так, нас мало, поэтому мы все должны войти в Верховный совет». Верховный совет чего?!

Александр Михайлов, генерал-майор ФСБ (в отставке)

— Надо смотреть материалы дела! Если мы увидим, что человека действительно подталкивали: «Давай-давай, че сидишь-то, давай устав напишем тебе…»

— Да, они так и говорят. Некий человек пришел и предложил написать устав, а потом сам его написал.

— Надо смотреть внимательно уголовное дело, потому что мы сейчас можем напраслину навести, а вам сейчас правовое управление скажет: предъявите доказательства, где вы это взяли?

— Из материалов дела. Адвокаты говорят, якобы этот человек, Руслан Д., пришел и сказал: «Что вы, ребята, просто так здесь болтаете? Давайте встретимся с вами, развиртуализируемся». И вот, когда они встретились, он им сказал: «Нам нужно снять офис, платить членские взносы, и я напишу устав организации».

— Ну что, у этого человека есть состав преступления!

— И они говорят, что этот человек был сотрудником спецслужб.

— Значит, следователь должен искать этого сотрудника специальных служб, чтобы привлечь его к уголовной ответственности. Вспомним о том, что основная задача специальной службы — исключить возможность совершения преступления. В данном случае, если мы с вами допускаем недопустимое — что это был действительно сотрудник, — он должен сесть на очень большой срок! Потому что в его действиях несколько составов преступления. Прежде всего, он является организатором преступного сообщества — он ведь им предложил, а они пошли за ним вслед. Во-вторых, он совершил должностное преступление, связанное с провокацией. То есть его в первую очередь суд должен а-ре-сто-вать! И дать ему срок больший, чем тем ребятам, которых он подстрекал.

— Но как его найти?

— А это уже вопрос не ко мне. Ведь те, которые оказались на скамье подсудимых, знали его? Значит, следователь должен искать. Конкретного человека. Не неустановленное лицо, а конкретного человека, которого они знают: у него есть фамилия-имя-отчество, какие-то атрибуты, аккаунты… Что у него есть? Надо проверять его, вытаскивать и сажать на скамью подсудимых. Как организатора преступного сообщества.

— 13 марта он дал показания на всех и исчез. 15 марта всех арестовали.

— А вот теперь мы с вами вернулись к тому, что я и говорил ранее. Человек, который идет работать в органы безопасности, правоохранительную систему, — это человек, который должен устанавливать что? — ис-ти-ну. А не назначать виновных! Правильно? Потому что если человек пришел, если у него в материалах есть персонаж, который совершил преступление, то в первую очередь он должен разыскать этого персонажа, привлечь его к ответственности, возбудить на него дело. И в данной ситуации, если верить тому, что вы мне рассказали, это — организация преступного сообщества.

Что делать, если вы стали жертвой провокации?

Алла Фролова, координатор правовой помощи «ОВД-инфо»

Я бы дала ребятам совет аккуратнее знакомиться в интернете, и уж тем более с теми, кто говорит: «Давай, давай создадим организацию!» Вот с такими — вообще не советую. Потому что это прежде всего говорит о человеке, что он либо дурак, либо подосланный. Когда первый встречный тебе заявляет: «Давай создадим сообщество и будем бороться с властью!», что он делает? Он тебя провоцирует. Работник спецслужб, не работник — неважно, ты же его не знаешь. Я бы советовала быть аккуратнее. Понятно, что современное поколение в интернете живет и там находит себе собеседников. Но это общение имеет один минус: ты не можешь понять, с кем имеешь дело, насколько этот человек искренен.

Николай Фомин, адвокат

Когда ты не понимаешь, за что тебя задержали, всегда надо осмотреться, прежде чем что-то говорить. Поэтому всегда нужно ссылаться на 51-ю статью и потом уже спокойно давать показания. Но когда тебя прессуют, а адвоката нет, — кричать и признавать все, вплоть до свержения конституционного строя и создания мирового правительства. Чем абсурднее будут показания, тем лучше. Да, беречь себя надо в этом случае. Если невыносимое физическое давление — кричать и во всем сознаваться. А потом эти показания отправятся в мусорное ведро! Потому что они добыты без участия адвоката. Дальше уже можно будет снимать побои и говорить о принуждении.

Алексей Миллер, историк

Очень опасно проводить аналогии с дореволюционным периодом, потому что там были реальные террористы, с которыми действительно приходилось бороться. До сих пор непонятно, как террорист смог подойти к Столыпину, кто его пропустил. Значит, ему помогали.

У людей, которые занимались полицейскими провокациями, были свои идеалы. Знаменитый Зубатов, автор гапоновщины, узнав, что Николай II отрекся, пустил себе пулю в лоб. Там все было по-настоящему. Ставка была на жизнь.

В брежневское время существовала такая вещь, как профилактическая беседа. Человека вызывали и говорили: «Мы за тобой, парень, следим, мы все знаем. Ты не делай никаких глупостей, веди себя хорошо». Можно говорить, что это практики тоталитарного государства, но тогда посадить человека означало провал в работе, а сейчас все отчитываются о посадке экстремистов.

Это похоже на падение нравов. Потому что если раньше считалось, что, предотвратив преступление, ты этим отличился, то сейчас, похоже, наоборот — людей заманивают под посадку! И если это действительно так, это очень тревожный и постыдный симптом: все-таки надо блюсти хорошие традиции и не возрождать плохие.

Если какие-то традиции в работе КГБ можно назвать «хорошими», так это именно то, что они не посадками отчитывались. После Сталина считалось, что отчитываться количеством посаженных неуместно. А если мы снова наблюдаем, что для отчетности стали требоваться посаженные, это очень тревожно и недостойно.

Что в головах у молодых следователей

Александр Тарасов, социолог, политолог

В 1970-х создал в Москве подпольную Неокоммунистическую партию Советского Союза. В 17 лет был арестован КГБ и на год помещен в спецпсихбольницу, где подвергался пыткам и откуда вышел с инвалидностью. Дело НКПСС не было доведено до суда

Это совершенно точно классическая провокация. Там стихийно сложилась некая группа людей с достаточно разными, но так или иначе оппозиционными взглядами. Достаточно, чтобы группа хоть как-то сложилась, — остается закинуть туда того, кто мог бы реально организовать участников, закинуть им документы — чтобы они из чего-то аморфного, за что нельзя привлечь, превратились в нечто не аморфное. Страшноватый случай.

В Соединенных Штатах такие случаи были. Было какое-то сообщество экологов, борцов за природу и права животных, достаточно тихое и неопасное. ФБР туда закинуло своих и организовало группу. Нельзя сказать, что это высосано из пальца, но нельзя утверждать и обратное.

Почему случай страшный? Да потому что взять любой паблик, где люди треплются, выяснить, кто эти люди конкретно, закинуть двух оперативных работников, которые скажут: «Да что же мы все в паблике? Давайте в кафе встретимся, познакомимся!» — и все скажут: «Конечно, давай!» Так можно сочинить хоть двести подпольных организаций. Каждому региону по такой группе выдать.

У нас такого не случалось за весь постсоветский период. Там другие были варианты — внедрение провокаторов в существующие структуры. Лебедев, который дал показания на Удальцова и компанию. Или дело РВС с Губкиным. Но это совсем не та ситуация, когда по сути политически неграмотных, неподготовленных людей взяли и слепили из них группу. Даже при сталинизме такого не было! Такой болтовни при Сталине было достаточно, чтобы возбудить дело. Наговорили — и забирай по 58-й статье.

Чем дело «Нового величия» отличается от пензенского дела? (В Пензе следствие обвиняет антифашистов в участии в «террористическом сообществе». — «РР».) Там существует элемент бредовой установки следствия. Нельзя сказать, что людей не было, что они не увлекались страйкболом, что они не анархисты и не выживанцы. Люди осваивают практики выживания на случай глобальной катастрофы. Две линии технические и одна идеологическая могут у особо бдительных товарищей из органов вызвать подозрения. Но я хоть понимаю, что там могут быть какие-то страхи («а вдруг они научатся и устроят нам новых приморских партизан?»). А в случае с «Новым величием» это вообще какой-то бред. В 75% случаев они друг с другом не согласны, политической подготовки никакой, у каждого какая-то каша в голове…

Если сравнить два этих дела, они могут сказать о том, что происходит в головах у молодых следователей. У меня есть нехорошее впечатление, что с подготовкой у них плохо. Знаете, Пенза — это такой тихий город, там настолько ничего не происходит, что если бы я был там сотрудником ФСБ, я бы выл.