22 декабря в Москве простились с послом России в Турции Андреем Карловым. В здании на Смоленской площади Андрея Карлова провожал и специальный корреспондент “Ъ” АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ.
В холле здания Министерства иностранных дел на Смоленской площади стоял гроб. Такое в этом здании было в первый раз. Гроб стоял меж четырех черных колонн, и казалось, только сейчас стало понятно истинное их назначение. Белую стену за гробом задрапировали черной материей. От этого только еще белее стало лицо покойного.
Рядом с гробом сидели его мама, жена и сын. Сын, казалось, лучше них взаимодействовал с происходящим вокруг. Он вставал, когда кто-то подходил к ним, отвечал на вопросы, кивал часто и наверняка невпопад. Мама Андрея так ни разу и не встала. Опухшие от слез веки и глаза она поднимала, только чтобы еще раз посмотреть на сына. Жена его разговаривала с людьми, но нечасто. Видно было, что каждый такой разговор — ужасная боль для нее. Она еще не простилась. И ее только отрывали от него.
Все было видно, стоило только минуту посмотреть на них. Это была счастливая семья. До выстрелов это была очень счастливая семья.
Перед гробом в фойе стояли несколько десятков человек. Это были дипломаты из МИДа (и сразу бросалось в глаза, что людей в очках с единообразной золотистой оправой здесь больше, чем всех остальных), много было кореистов, то есть специалистов по Корее, всех времен и ветвей, среди них Андрей Карлов считался одним из лучших. Были здесь и непосредственно корейцы — из двух посольств, а кто-то, говорили, и специально прилетел из Пхеньяна.
— О покойниках,— слышал я шепот из-за своей спины,— плохо не говорят. А о нем и захотел бы кто, так ничего плохого не сказал бы: нечего просто…
Рядом со мной стоял Сергей Кудасов, который руководил бюро АПН в Пхеньяне и Сеуле как раз в то время, когда Андрей Карлов был послом в КНДР и заведующим консульским отделом в посольстве России в Корее.
— Охотник он был знаете какой? — тормошил он меня.— Стрелок! На фазанов охотился и на изюбря… Поздней осенью разрешали дипломатам охотиться в КНДР… Он говорил, что не по куче птиц надо бить, а по одной, которую выберешь… Стрелок! Если бы он с убийцей лицом к лицу сошелся, у того бы не было шансов! Он бы его уложил… А вратарь! Он же играл в команде нашего посольства. Стена! А вы знаете, что это он сопровождал Ким Чен Ира в спецвагоне, когда тот на поезде приехал в Россию в 2002 году? Это был он! Больше в этот вагон никто не смел заглянуть! И потом Ким Чен Ир был в восторге он него! Какие, говорил, замечательные советские дипломаты! И каждый год Ким Чен Ир его потом приглашал к себе…
Играла музыка. Она была громкой. Казалось даже, что оркестр сидит где-то около лифта. Но это, конечно, была запись, просто здесь было много динамиков. Люди переговаривались, стараясь, чтобы их было слышно, и выходило, что в паузах между траурными мелодиями даже кричали, не успевая приспособиться к оглушающей тишине…
— Все-таки упустили его…— слышал я.— Ну да, не положено с охраной за территорией посольства, но это если нет специальных договоренностей… А почему их не было? В стране, где даже Эрдоган не может защитить сам себя,— и нет никаких договоренностей…
— А как он собак страшно любил… А собаки ведь тянутся к хорошим людям…
— А после Сеула он же начальником консульского управления МИДа был, да?
— Был и, говорят, тосковал… Хозяйственная должность… Попросился хоть куда-нибудь. Предложили Турцию: одна из десяти приоритетных стран… А там проблемы с газом, сбитый самолет, а потом восстановление отношений — это же тяжелее, чем их отсутствие…
— Это да…
— Вот, значит, еще одна фамилия на доску добавится…— слышал я и видел эту доску, справа от гроба, на стене, огромную, мраморную: наши дипломаты, погибшие в войну…
Молодая женщина здесь, в толпе, где никто друг другу не наступал на пятки, не пихался локтями, в этой самой тихой на свете толпе карьерных дипломатов российского МИДа, какая-то молодая женщина все пила и пила воду из пластиковой бутылки, сильно запрокидывая голову, и казалось, что ей очень плохо, и ей уже несколько человек предложили вызвать врача, но она отказывалась, говорила, знает, что на улице дежурят две машины скорой, но ей не надо, она просто хочет пить…
— Он же в Сеуле наладил контакт с церковью,— старался переговорить музыку, чтобы я услышал, Сергей Кудасов.— В Пхеньяне строил церковь, а в Сеуле ходил в греческую, там служба шла на английском, корейском и русском…
— А вы-то о чем же писали в Пхеньяне? — спросил я.— АПН… Наслышаны мы про АПН…
— Про цветы,— пожимал он плечами,— про фарфор…. Раз в месяц были публикации… Больше-то ни о чем особо не напишешь… Но мы еженедельные новостные обзоры делали из нашей страны, еще тогда из СССР… Выставку сделали на 70-летие Октябрьской революции… А знаете, когда он вернулся в Москву, у него был небольшой загородный участок, и он там пропадал: любил все делать своими руками, мастерил… У меня с ним рядом участок-то был…
К гробу подходили бывший министр иностранных дел Игорь Иванов, бывший глава Центризбиркома Владимир Чуров… Каждый потом делал несколько шагов к родственникам, снова вставал сын, что-то говорил им, и издали казалось, что даже утешает, что ли… Владимир Жириновский кивнул сыну Андрея Карлова как старому знакомому, хотя явно же не знал его, и отошел, встал по другую сторону от гроба, где уже были Валентина Матвиенко, Вячеслав Володин, Сергей Нарышкин, Геннадий Зюганов…
— Надо же,— вздохнула немолодая женщина впереди меня,— а ведь каждый из нас мечтает, чтобы с ним вот здесь прощались… Ну а чего, это же правда…
— Не дай вам Бог…— сказал ее сосед.
— Да ведь уйдем, и никто не вспомнит…— продолжила было она.
Но потом, видно, поняла, что не то говорит уже, и замолчала, и больше вообще ни слова не сказала.
Сергей Лавров, постояв у гроба, присел с вдовой, отдал ей темного цвета коробочку, в которой лежала звезда Героя России, и вышло у него очень естественно, по-человечески… Сидел горевал вместе с ней.
Ректор МГИМО Анатолий Торкунов стоял, подпирая собою черную колонну, и вглядывался в лицо Андрея Карлова, словно что-то тут было не так, а ведь не так тут было все, и главное — он должен же был быть жив…
Потом рядом с гробом появилась небольшая трибунка с микрофоном, к ней подошел Сергей Лавров. Говорил, что видел Андрея Карлова буквально три недели назад и что до этого тот работал с президентом, когда Владимир Путин приезжал в Турцию. Что был он человеком, чей образ никак не вязался с образом чиновника… И что стал жертвой гнусного, подлого убийства…
И что бы еще ни сказал Сергей Лавров, все было бы правильно — и в то же время совершенно не так, и каждое слово могло вызвать слезы у мамы Андрея Карлова, а могло — и чувство протеста, потому что он же другой, ее мальчик, совсем другой, и никто его не знает, кроме нее, и не все она за столько лет ему сказала, а сколько всего он не успел… И приезжала она к нему, конечно, на прошлый Новый год, и на этот пригласил, а только мало ей, конечно, было, и ему тоже мало, но ведь не наездишься в Турцию, а сын он был такой, каких больше нет, это все подтвердят, это же видно было, а она-то это знает точно, как вообще ничто другое, и это ни секунды не преувеличение…
И никто из них троих, мама, жена, сын, не плакали — а лучше бы, как уже не раз говорили и вокруг меня, поплакали, особенно вдова, ведь все тут понимали, чего лишилась она: всего…
И только здесь и сейчас я вдруг отчетливо понял, что дело не в том, что посла убили в Турции и что такого не было уже десятки лет, а что человеческую жизнь отняли раз и навсегда, вот именно эту, и не только у него, а вот у этих людей тоже, и ничего с этим никогда уже теперь не поделаешь. Такая ясная, бессмысленная и простая, эта мысль теперь не давала покоя, и тоже хотелось вглядеться теперь в его лицо, что-то увидеть в нем, что пыталась еще разглядеть в нем его мать… И было неловко смотреть…
Анатолий Торкунов говорил, что знал Андрея Карлова еще первокурсником, когда сам учился на пятом, и потом они все время, он вспоминал, пересекались отчего-то. Как будто, сказал, наблюдали друг за другом… Я понял, что и там, у колонны, он наблюдал… Или, вернее, они…
— Жизнь его не была дорогой из роз,— говорил Анатолий Торкунов.— В 14 лет потерял отца, он умер от болезни сердца, жили в Африке, все время переезжали с места на место, он сменил много школ, начал учить корейский, я даже его личное дело посмотрел, после стажировки Михаил Степанович Капица отмечает блестящее знание корейского языка… Турция стала для Андрея очень большим вызовом… Я очень надеюсь, что все, кто причастен к гибели Андрея, будут наказаны… Знаете, жил такой скромный человек… Жил героически.
И в самом деле, Турция стала для Андрея Карлова вызовом, с которым он все-таки в конце концов ведь не справился.
Владимир Жириновский вспомнил, как больше месяца назад увидел Андрея Карлова в Анкаре, куда приехала группа российских парламентариев:
— Он все четыре дня был с нами. И человек все время был на ногах, участвовал во всех мероприятиях… В Турции много людей любят Россию, потому что мы спасли эту страну, когда войска «Антанты» должны были уничтожить остатки Османской империи… Тут до сих пор памятники стоят… А сейчас мировой войны нету, а есть мировой террор, и везде может ждать смерть… Сегодня ни одна страна в мире не в состоянии уберечь своего посла, потому что хуже времени, чем сейчас, в мировой террор, мир не переживал…
Даже Владимир Жириновский нашел для этой речи в своем голосе глуховатые интонации — а может, они всегда были, но это же надо уметь скрывать…
На несколько минут заехал председатель правительства Дмитрий Медведев, а потом я увидел, что люди в толпе все чаще стали оглядываться на входную дверь — было уже пополудни, и должен был вот-вот войти Владимир Путин.
Тут вдруг раздался страшный шум и треск, музыка прекратилась, кто-то в толпе даже присел… Но это были, слава богу, неполадки с динамиками…
— Господи, я уж подумала, взорвется что-то,— призналась пожилая женщина рядом с нами.
— Да ну что вы,— успокоил ее кто-то,— обычная кибератака…
Владимир Путин, который из-за этих похорон перенес свою ежегодную пресс-конференцию, появился совсем из других дверей и тоже был совсем недолго. Президент посидел, как и Сергей Лавров, с вдовой, что-то сказал ей, гораздо дольше слушал.
Когда он уехал, с Андреем Карловым простились все, кто стоял здесь. Вдова теперь плакала в голос, и, казалось, с облегчением.
— Все, пошли за пальто,— сказал пожилой человек своей такой же пожилой спутнице, они только что отошли от гроба.— Все кончилось. Нет Андрюши.
Она осталась стоять.
0
75.00
