ТОП 10 лучших статей российской прессы за
Июнь 23, 2016

В общем, да, мы очень постарались, чтобы день рождения дочки получился сказочным. А сколько было подарков! Самый трогательный, как всегда, подарил крестный — Филипп Киркоров: кулончик в виде золотой туфельки с надписью: «В день рождения от крестного Филиппа, Софии». Я думаю, что и спустя годы ей будет дорог этот подарок. Я вообще очень хочу, чтобы у нее остались только радостные детские воспоминания. И всячески стараюсь ее порадовать. Потому что меня все-таки гложет совесть за то, что время от времени мне приходится дочку оставлять ради гастролей, съемок. Быть ребенком артистки очень нелегко. Все-таки при всей нашей огромной к ней любви Соне достались такая мама и такой папа, что ей, наверное, часто нас не хватает. Ведь сколько бы ни было тепла, внимания, любви со стороны родителей, ребенку всегда хочется еще больше...

— Вы ведь по собственному опыту знаете, что значит, когда не хватает родительского внимания?

— Да, я тоже, можно сказать, дочь артистки. Моя мама — Жанна Линь­кова — была диктором на радио, с ее голосом просыпался весь наш город Черновцы. Она то читала новости, то вела музыкальную программу по заявкам слушателей, а иногда делала какие-то большие тематические передачи — допустим, к столетию какой-нибудь важной персоны. Иногда она брала меня к себе на работу. Помню пульт, микрофон, и мама делает страшные глаза: «Сейчас — тихо! Не дышать!» Я набираю полную грудь воздуха и не дышу. Тут на пульте зажигается лампочка — «Прямой эфир», и мама великолепно поставленным голосом начинает: «Говорят Черновцы...» Маму в городе все знали если не в лицо, то по голосу. Помню, как мы с ней пошли на базар за овощами, и продавщица говорит: «Я где-то слышала ваш голос». Мама кивнула: «Да, я диктор». И тут же получила то, за чем мы пришли, бесплатно. Как же я гордилась мамой в этот момент!

— Ани, вы много раз рассказывали, что росли в большой бедности, почти в нищете. При этом ваша мама была отнюдь не последним человеком в Черновцах. В советское время диктор на радио — большая должность. Предполагающая и зарплату, и прекрасную квартиру где-нибудь в доме работников культуры, и доступ к спецраспределителям...

— Маме из всех этих удобств, о которых вы говорите, досталось только жилье от работы. Но далеко не в центре, наоборот, на окраине. Это был частный дом с туалетом на улице, даже холодильника у нас не было. Зарплата у мамы по тем временам, наверное, была не маленькой, но на четверых-то ее катастрофически не хватало. Отец с матерью развелись еще до моего рождения, и у мамы на руках остались я и мои братья­ — Сережа и Игорь. А ведь маме и самой надо было одеться, на такую работу, как у нее, стыдно прийти в лохмоть­ях. Наверное, дело было еще и в том, что мама — человек стопроцентно творческий, она так вдохновлялась текстами, которые читала на радио, что забывала обо всем остальном.

Во всяком случае, от быта она была далека. Как-то обус­троить квартиру, собрать нас в школу, продумать, что мы будем есть, что носить, есть ли у меня, например, зимняя куртка, — это все не для нее. Мама постоянно «летала», на какой-то своей волне жила. В итоге мы с Игорем (он старше меня на два года) были рады, когда она отдала нас в интернат. Это было правильным решением. По крайней мере, там было чем пообедать и поужинать, во что одеться, там был какой-то график: сейчас учимся, а сейчас спим. То есть была как-то обустроена нормальная детская жизнь...

— Но все же интернат — совсем не райское место...

— Ну конечно. Там были и такие, как мы, — из неполных или многодетных семей (помню одну девочку, у нее имелись и мама, и папа, но в семье было десять детей), но с нами учились дети и алкоголиков, и отбывающих наказание в местах лишения свободы... И воровали в интернате, и дрались — всякого хватало.

— На выходные хотя бы вы могли пойти домой?

— Могли, конечно. Но вот ведь какая интересная вещь... Я сама часто предпочитала остаться на субботу-воскресенье в интернате. Ведь дома нет ничего. Что там интересного? А тут столько игрушек в игровых комнатах, и в выходные, когда многие расходятся, они все — твои! И потом, по выходным повара нам пекли сладкие пироги, раздавали конфеты. Для ребенка это все важно.

— Папа как-то участвовал в вашем воспитании?

— Папа иногда приезжал и забирал нас с Игорем. Он жил под Черновцами, в селе. По образованию он журналист, и я помню, как папа учил меня писать сочинения. Спрашивал: «Что ты думаешь по поводу этой книжки?» Я рассказывала. «Ну вот это и пиши», — говорил папа. Я хочу сказать, у нас с ним был контакт. Конечно, мне его, как и мамы, постоянно не хватало, и хотелось больше общения. Иногда мы с Игорем убегали из интерната и сами ехали к папе на автобусе. Самостоятельные мы были дети... Когда папа уходил на работу, мы оставались с бабушкой Олей — его мамой. Она стала моей духовной наставницей.

В девять лет бабушка Оля меня крестила. И хотя это была уже вторая половина 80-х, то есть времена не самые строгие, мы все равно держали это в тайне. Потому что креститься было не принято. А уж пойти в церковь на Пасху — вообще не дай бог! Но бабушка Оля была очень верующим человеком. Она и меня приучила молиться каждый вечер перед сном, что я и делаю до сих пор. Я просто не смогу уснуть, если молитву не прочитаю. Потому что ведь что такое сон? Это маленькая смерть: ты уходишь, сам не зная куда, в какие миры... Еще бабушка учила меня, что надо прощать, надо всегда помогать тем, кто слабее, и надо радоваться тому, что Бог тебе дал. А мне-то он точно дал очень много. У меня всегда был такой уголок, где меня все любят, где я самая-самая и где я могу получить все, что мне нужно. Это — сцена. Я ведь сразу, с первого класса, зарекомендовала себя в интернате как артистка. И учитель пения стал готовить со мной программу для художественной самодеятельности, чтобы защищать честь школы на всевозможных конкурсах.

Кстати, если родители мне и не покупали игрушек, то я знала, что вот есть конкурс, там призовой фонд какой-то — мишка или кукла. И я все делала, чтобы иметь эту куклу. Ну а кубки и грамоты, которые я тоже получала, стояли на почетном месте в кабинете директора школы. После очередного конкурса директор лично распорядился, чтобы мою фотографию поместили на Доске почета, хотя у меня и не было такого права из-за тройки по математике. Директор даже просил учительницу математики: «Да поставьте вы ей эту четверку!» Но та не соглашалась: уровень моих знаний никак на четверку не тянул. Что и неудивительно: какая такая математика? Я была вся в творчестве... Это у меня, пожалуй, от мамы. Я «летаю»...

— Но вы-то помните, что Софии надо к зиме одежду купить? Или тоже забываете?

— Вы что?! Конечно, я все помню, все знаю. Да все прививки ребенок делал только со мной. Даже если меня нет рядом и с Сонечкой сидит няня или сестра Мурата Роза, которая приезжает из Турции нам помогать, я постоянно держу руку на пульсе и всегда знаю, что там с моим ребенком.

— Ну то есть одной ногой вы все-таки стоите на земле. Ани, а как ваше пение стало профессией? Вот когда придет пора отмечать юбилей творческой деятельности, какой момент вы выберете точкой отсчета?

— У меня есть шоу «Каролина», и там идет речь о начале творческой деятельности. Это момент, когда я выиграла конкурс «Утренняя звезда» в 1995 году. Мне было тогда 16 лет, и меня узнали далеко за пределами Черновцов — это была уже серьезная заявка перед огромной аудиторией. Но на «Утреннюю звезду» еще нужно было попасть... Мне в этом помог мой первый продюсер — Юрий Фалеса. Он увидел меня на всеукраинском вокальном конкурсе «Первоцвет» еще 14-летней и сразу предложил контракт. То, что мы будем пробиваться на «Утреннюю звезду», было решено с самого начала. Очень скоро мы с Юрой переехали в Киев и стали тщательно, этап за этапом, готовиться к конкурсу. Нужна была песня, альбом, костюмы. Чтобы на все это заработать, Юра договорился, что я буду петь в ночном клубе: тогда, в начале 90-х, они как раз появлялись. Наверное, все это выглядело очень странно. В клуб приходили бандиты с деньгами. И тут в час ночи на сцену выходила я — маленькая скромная девочка в простом платьи­це. Говорила: «Добрый вечер, дорогие друзья. Любви вам, счастья, добра». И пела свои первые песни.

Поначалу на меня там, конечно, смотрели в полном недоумении. Потом привыкли, и я даже сделалась «фишкой» этого клуба, туда стали приходить уже специально, чтобы послушать меня. Наверное, посетителей подкупал мой посыл. Я говорила им: «Знаю: в глубине души вы все хорошие люди. Спасибо за ваши аплодисменты». И заряжала их своей верой в добро, в чудеса, в то, что мир большой и хороших людей больше, чем плохих. И так ведь оно все и складывалось! Во всяком случае, удалось же нам с Юрой, просто отослав кассету с песней, без чьей-то помощи, без звонков, без денег попасть на «Утреннюю звезду» и выиграть!

— И вскоре выбрали следующую цель: «Евровидение»…

— В первый раз я попыталась попасть на этот конкурс в 2005 году, но мне это не удалось. (Ани Лорак считалась фаворитом национального отбора, но в последний момент ее обошла ивано-франковская группа «Гринджолы», пользовавшаяся поддержкой в правительственных кругах Украины. — Прим. ред.) Кстати, именно после того, как я проиграла национальный отбор на «Евровидение», я поехала в Турцию, чтобы прийти в себя от стресса и разочарования. И встретила там Мурата... Который, кстати, через три года, в Сербии, когда я наконец попала на «Евровидение», внес в мой успех немалый вклад. (В 2008 году певица заняла почетное второе место, уступив Диме Билану, но запомнилась и обрела широкую известность в мире. — Прим. ред.) Мне ведь никогда ничего не давалось просто, всегда приходилось преодолевать какие-то невероятные препятствия. Вот и в тот раз, в Сербии, сначала платье, которое сшил мне Кавалли, на мне не сошлось, и пришлось спешно перешивать.

А потом оказалось, это еще мизерная проблема по сравнению с главной. Организаторы заявили: «Извините, но ваш номер вы не сможете использовать на конкурсе». — «Что? Почему?» — «Декорация не помещается в пространство сцены. Увы, ничего сделать нельзя». Но я очень уверенно заявила: «Вот увидите, все поместится. Вы только назовите нужные размеры декорации». И Мурат, раздобыв инструменты, сам ночью отпиливал угол декорации и перестраивал конструкцию. Правда, в результате она потеряла устойчивость. Просто ходуном ходила! А мне на ней надо было танцевать на 12-сантиметровых каблуках! Помню, Филипп (Киркоров был автором песни, с которой Ани Лорак выступала на «Евровидении»-2008. — Прим. ред.) на последней репетиции мне выговаривал: «Почему ты так неуверенно держишься на сцене?» (Смеется.) Я ему объяснила, но он и слышать ничего не хотел: «Да какая разница, шатается под тобой декорация или нет? Ты же артистка!» Ладно, думаю. Сейчас залезу куда надо и как спою эту Shady Lady!

— Вы пели для Мурата?

— Для Мурата я пела до этого. На второй день знакомства.

— Я слышала историю вашего знакомства, когда вы шли к морю и вдруг встретились глазами с красивым молодым человеком, менеджером отеля, который, не зная, кто вы такая, предложил вам спеть в караоке, а вы ответили, что это обойдется ему слишком дорого. На что Мурат бросил вам вслед возмутившую вас тогда фразу: «Обещаю, очень скоро ты споешь бесплатно и только для меня». Так он оказался прав? Вы уже на следующий день для него пели?

— Дело было так. На следующий день отель устраивал в мою честь ужин. И Мурат, как менеджер, встречал гостей. Тут вхожу я: макияж, укладочка, каблучки, платье — словом, все, как положено звезде. А накануне, когда состоялся тот разговор, о котором вы упомянули, я ведь была просто девочкой: с хвостиком, без косметики. Где уж ему было предположить, что я — та самая украинская звезда, для которой он торжественный ужин организовывает... Мурат как меня на торжественном ужине увидел, его в краску бросило. Он весь красный сделался, когда узнал во мне ту девочку, с которой накануне так вольничал. Но понимаете, может, он и застеснялся, а я чему-то там возмутилась — это все в нашей истории не важно. Как не важны все сказанные слова... Просто когда мы в первый раз встретились глазами, что-то произошло. Такого со мной никогда не было, хотя мне и до Мурата доводилось, конечно, влюбляться. Но не таким образом. Тут ведь за долю секунды все определилось: между нами прошел какой-то электрический ток. И остальное от нас уже не зависело...

На том ужине мы сидели рядом. Потом вечеринка переместилась на пирс. И мы с Муратом разговаривали. Оказалось, у нас много общего. Так же, как и я, он очень рано начал самостоятельную жизнь. В 15 лет, поссорившись с отцом, ушел из дома. Напрасно родители разыскивали его по всей Турции — Мурат вдалеке от них устроился на работу: был и официантом, и разносчиком, потом пошел учиться на факультет менеджмента. Вот только родители-то очень волновались, не имея от него известий. У отца от переживаний начались проблемы с серд­цем. Мурата разыскали родственники, сообщили ему. Он позвонил домой и обе­щал на днях прилететь. Не успел... Он как раз находился в аэропорту, когда инфаркт убил его отца. Вот такая непрос­тая судьба... Еще он рассказал, что его отец влюбился в его мать по фотографии, которая оказалась в альбоме у каких-то друзей. Увидел, решил, что это его будущая жена, разыскал, привез к себе в город и женился!

Все это меня чрезвычайно тронуло. Мы с Муратом проговорили весь вечер, и он нравился мне все больше и больше. Ну а в самом конце, когда он пошел провожать меня до лифта, он сказал: «Все говорят, что у тебя невероятный голос. А я так и не услышал, как ты поешь, при том что завтра ты уезжаеш­ь. Ты не могла бы сейчас что-нибудь спеть?» Я говорю: «Нет». — «Ну хотя бы две фразы». А у меня хорошее настроение, к тому же в холле отеля прекрасная акустика. Словом, я подумала: почему бы и нет? Ну и напела полкуплета... Тогда Мурат лукаво улыбнулся и говорит: «Ну видишь, ты спела для меня, и бесплатно». (Смеется.) Вот так все и началось...

— Вашу историю многие тогда посчитали очень необычной.

— Помню, когда стало известно, что мы — пара, в киевской прессе все старались как-то нас уколоть. А Мурат просто не понимал почему. В чем тут проблема — что он турок? Что плохого? Я его просила: не читай ты ничего, что о нас пишут в прессе и в Интернете. А он же тогда и русского языка-то толком не знал, но все сидел, переводил... Я очень за него тогда боялась. Это же с ума сойти можно от того, что пишут некоторые люди! Мало ему было сложностей: все бросил, переехал в чужую страну, жена — артистка, что само по себе нелегко. Бывало, я утром из дома уходила и только на следующее утро приходила, потому что снимала клип. Потом у меня был тур за туром — 20 городов. Мурат спрашивал: «Ты где?» — «Я завтра в одном городе, послезавтра в другом, потом приеду в Киев, но у меня сразу съемка. Ой, все, некогда разговаривать, давай потом созвонимся». В конце концов он взорвался: «Где же в твоем графике окошко для меня? Может, я тебе вообще не нужен? Ты еще помнишь, что я существую?» Как же мне тогда стало стыдно...

И страшно, ведь я в тот момент действительно могла потерять любимого человека. Так бывает: жизнь накрывает тебя волной, ты бежишь, бежишь, ничего вок­руг не замечаешь, а потом оглядишься: ку-ку, а ты именно этого хотела? В общем, с тех пор я стала что-то в себе корректировать. Я пошла навстречу ему, Мурат пошел навстречу мне. С чем-то смирился, а что-то сумел со мной разделить. Он ведь мне сейчас много помогает как менеджер. У Мурата опыт и образование, в свое время он управлял тремя отелями, а теперь у него в Киеве рестораны, клубы. А поскольку я самостоятельно управляю компанией, которая называется «Ани Лорак Продакшн», муж подсказывает мне какие-то стратегические вещи по развитию бизнеса.

— Наверное, и рождение дочери сыграло свою роль и научило вас гармонично распределять время между работой и семьей...

— Конечно. Хотя я сейчас напоминаю себе жонглера: работа, ребенок, муж, один шарик подбрасываешь, другой — ловишь и знаешь, что первый вот-вот начнет падать и, не дай бог, упадет! И вот ты уже на шпагат садишься, чтобы не дать упасть и разбиться шарику, и все ловишь, ловишь — опа, опа!

— Устаете?

— Да я не жалуюсь. Жизнь вообще сложная штука. Никто и не обещал, что будет легко. Но меня есть кому и пожалеть, если очень надо. У меня есть теперь лучшая подружка — моя дочка. Я всегда ей могу пожаловаться: «Сонечка, у меня был концерт. И вот теперь болят ножки, потому что я на каблучках танцую». И дочка сочувствует. Видит какую-то царапину и говорит: «Боже мой, тебе нужен пластырь». Меня это каждый раз очень трогает, ведь другой ребенок пропустил бы мимо ушей, не стал бы вникать... Такая дружба — редкость. Вот у нас с моей мамой всегда были хорошие отношения, но такой близости ведь никогда не было. И я все думаю: какая же я счастливая, что Боженька мне послал такого ангела, такую подружку, как моя девочка...