Экономические достижения старообрядцев общеизвестны: фамилии наиболее известных старообрядческих предпринимателей говорят сами за себя – Рябушинские, Мамонтовы, Морозовы, Третьяковы, Гучковы, Кузнецовы, Коноваловы… Но прежде чем приоткрыть секреты их взлётов и неудач, развеем несколько заблуждений, незамысловато объясняющих успешность «ревнителей старой веры».
Историко-экономическое осмысление феномена русского старообрядчества чаще всего ведётся по двум линиям – либо через этическое приравнивание старообрядцев к европейским протестантам, либо путём причисления староверов к так называемым гонимым группам. Оба подхода грешат изъянами. Во-первых, при отождествлении старообрядцев с протестантами упускается из виду, что в XVI веке на Западе пробивала дорогу общественная религиозная Реформация, тогда как в XVII веке Раскол на Руси породила контрреформация, в которой старообрядцы выступили приверженцами и хранителями прежних мировоззренческих порядков. Во-вторых, в продолжение сопоставления старообрядчества и протестантизма, на Руси протесты носили преимущественно пассивный внутристрановый характер, тогда как в Европе – активный надгосударственный. Случаи вооружённого противостояния сторон во времена Раскола были единичными, самый известный – Соловецкое сидение.
В-третьих, оба подхода оказываются неверными при сопоставлении современного состояния мировозренчески конфликтных, а также «гонимых» социальных страт (например, успешная католическая Бельгия и рутинная протестантская Шотландия, прорывной «гонимый» Израиль и обыденная «гонимая» Армения). В-четвёртых, налицо искусственное сужение тематики социального конфликта до одной из авраамических религий, игнорирование генезиса мировоззренческих и хозяйственных проблем приверженцев иных духовных воззрений. Так, долгое время Китай существовал на задворках развитого мира, тогда как этнически идентичные Гонконг, Тайвань, Сингапур бурно развивались. И, в-пятых, в исследованиях, как правило, не упоминается несовпадение мотивации конфликтующих сторон (протестантский европейский утилитаризм против средневековой русской духовности); не учитываются противоположные подходы к правам на производственные активы (у старообрядцев собственность преимущественно коллективная, общинная, у протестантов – строго частная).
ЗАРОЖДЕНИЕ ПО ПОНЯТИЯМ
Одно из первых общежительств старообрядцев на реке Выг образовалось в 1694 году в глуши непроходимых лесов. В первое время ни о каком расширенном воспроизводстве не могло быть и речи – на кону стояло физическое выживание
беглецов. Но, переселяясь, старообрядцы не изобретали новый хозяйственный уклад, наоборот, и это чрезвычайно важно, «староверчество крепило и консервировало уже давно и хорошо знакомые обычаи и традиции, поддерживало и охраняло привычные формы жизни и ведения хозяйства, и оттого было близко и понятно духу крестьянства». Трудовые усилия выговцев быстро принесли плоды: уже к концу XVII века в глухих лесах были распаханы значительные земельные площади, построены мельницы, заведены огороды, разведён скот, развивались рукоделие и ремесленничество. К 1730-м годам выговцы могли похвастаться кирпичным, кожевенным, лесопильным производством, пристанью Пигматка на Онежском озере, собственными деревянными судами, развитой торговлей зерном, рыбой, мехами, маслом, причём не только с близлежащими Архангельском и Рыбинском, но и с Москвой, Нижним Новгородом, Петербургом.
Экономическая автаркия Выга и других старообрядческих поселений снова не была чем-то необычным: средневековые крестьянские общины и монастыри считали самообеспечение чем-то само собой разумеющимся. Разделение труда практиковалось, но не столько в отношениях с внешним миром, сколько внутри сообществ. Русские до сих пор интуитивно недопонимают, как можно жить в зависимости от внешних поставщиков, особенно по базовым потребительским позициям.
В ту эпоху торговля и ремесленничество находились под зорким оком государства, во многих случаях власть сама была предпринимателем (вот где основы тяги чиновничества к коммерции). Как отмечал Иосиф Кулишер, «финансовый момент даже приводил к сосредоточению в руках казны не только важнейших отраслей торговли, но и всевозможных промыслов и занятий – торговые бани, право писать бумаги («писчая площадка»), право устройства мельниц, воскобоен, перевозов, всё это, не говоря уже о кабаках и таможнях, составляло монополию казны и сдавалось на откуп. На откупе даже были продажа кваса, сусла, конопляного масла, право торговли в развес мылом (мыльного резанья), сеном (сенной трухой), дёгтем, хмелем, продажа золы, ворваньего сала (жира морских животных. – Авт.), свечей сальных, угля, смолы, рогож, съестных припасов (харчей), лаптей, хомутов».
Вряд ли кто-то может представить себе ситуацию, когда, к примеру, гонимые властью выговские старообрядцы пожаловали к абстрактному откупщику с просьбой дать разрешение на торговлю или на занятие ремеслом. Напротив, старообрядческая коммерция часто велась под вымышленными именами, полулегально и обязательно скреплялась рекомендациями, ручательствами. Не здесь ли корни широко распространённой в современной России привычки записывать активы на номинальных владельцев, оформлять инвестиции и собственность на зарубежные (офшорные) компании? Конфликт государства и общества – хорошо, части общества, – в одночасье не рассеивается, особенно когда он уже диффузионно проник во все клетки русского социального организма. За два с половиной века Раскола старообрядческие сообщества привыкли руководствоваться собственными понятийными уложениями. В этом их сходство как с секретными службами, так и с организованной преступностью.
В старообрядческих общежительствах создавались школы писарей, певцов и иконописцев, что объяснялось не только потребностью в просвещении будущих поколений, но и желанием сохранить мировоззренческие традиции предков. Позднее эта самодеятельная форма образования привела к появлению движения начётчиков («русской мужичьей аристократии», по выражению Владимира Рябушинского), готовившихся для полемических состязаний с адептами официальной веры. Как видно, надежд на скорое разрешение русского мировоззренческого конфликта у старообрядцев не было.
В условиях перманентной конфронтации с властью и отрицания официальных правовых норм старообрядцы волей-неволей разработали свой, приемлемый для членов сообщества эрзац легальной правовой системы – свод понятийных уложений, часто идущий вразрез с официальными нормами. Например, в уставе Выговского общежительства говорилось о нестяжании, в силу которого всякий поступающий в общежительство должен был отдать своё имущество в общую пользу. Принимая это условие, члены согласия, по сути, добровольно отказывались от имущественных прав в отношении как нажитых, так и будущих активов. К тому же завещания в пользу старообрядческих общин в России были массовым явлением.
Русские за века просто привыкли жить не только в перманентном противостоянии с государством или по параллельным понятийным уложениям (не зря же субститут блатных представлений о чести, долге или нормах поведения по-прежнему в чести даже у тех, кто никогда с уголовным миром не сталкивался), но и в системе координат мобилизационного хозяйствования.
ЕСТЬ ЦЕЛЬ – НАЙДЁТСЯ И ОБЩАК
На какие средства ковались старообрядческие хозяйственные успехи? В современных исследованиях закрепилась подслеповатая точка зрения, будто основным источником стартовых старообрядческих капиталов «как правило, являлась торговля хлебом, лесом, мясом, продовольственными и мануфактурными товарами». Так оно в общем и целом и было, но только «в общем и целом». Специальная и художественная литература пестрит свидетельствами совсем иного рода: стартовые капиталы формировались далеко не всегда законными способами, например фальшивомонетничеством.
Скажем, старообрядческие Гуслицы (местность к востоку от Москвы, населённая преимущественно раскольниками; ныне территории Ногинского, Егорьевского, Раменского, Орехово-Зуевского районов Московской области, а также прилегающих районов Владимирской области) запомнилась наблюдателям XVIII–XIX веков «доморощенными станками для фальшивых ассигнаций и с вырастающими с помощью их бумагопрядильнями…». Тот же Максим Горький нет-нет да упоминал неблаговидное происхождение капиталов старообрядцев, и это не только изготовление фальшивых денег, но и совершение других преступлений (разбоев, краж, грабежей). Кстати, позднее легитимность тех деяний была подхвачена различными политическими экстремистскими группировками.
Вырученные средства шли на поддержание и развитие старообрядческих сообществ и поступали в общий котёл, говоря по-современному, общак, общинную кассу. Функции общаков были обширными, и это не только народный кредит, то есть беспроцентное, беззалоговое и даже невозвратное кредитование (субсидирование) новых проектов. Общаки выступали финансовой скрепой, материальным связующим звеном между членами общины, своеобразным страховым фондом для всех её участников.
Деньги из общаков выделялись при наступлении в жизни кого-нибудь из старообрядцев неблагоприятных событий: непреднамеренных убытков, пожара, смерти родственников. Средства предоставлялись для приобретения необходимого общине как производственного, так и недвижимого имущества. Наконец, общие фонды расходовались на незаконные в глазах государства, но опять же легитимные в глазах старообрядцев действия, например подкуп чиновников.
Важное обстоятельство, косвенно способствовавшее укоренению в русском менталитете (отнюдь не только старообрядческом) «общакового» финансового института. Первые банки появились в России лишь в 1769 году. Вновь образованные кредитные учреждения имели государственный статус, к тому же кредитовали исключительно дворянство. Негосударственные, точнее, «квазигосударственные» банки появились в России только в 1860-х: первым таким учреждением в 1862 году стало Санкт-Петербургское общество взаимного кредита, а первым полноценным акционерным банком – Санкт-Петербургский частный коммерческий банк, устав которого Александр II утвердил 28 июля 1864 года лично.
Теперь сравним: первый банк в мире – BancodiSanGiorgio – был основан в Генуе в 1407 году, а самый старый банк, работающий по сей день, – MontedeiPaschidiSiena – в Сиене в 1472 году. Причём спецификой второго банка было развитие ремесленничества и торговли через выдачу небольших кредитов за умеренную плату. Так что выбора, где хранить сбережения, а тем более кредитоваться, у старообрядцев не было. Как, впрочем, и у других «неблагородных», но веропослушных слоёв русского социума – средства на новые предприятия брались из общинных хранилищ, занимались у родственников и знакомых, добывались другими способами.
Недостатка желающих помочь не было – древнерусский краудфандинг под названием «шапка по кругу» позволял собрать нужные средства достаточно споро. Удивительно, почему в нынешних условиях предприниматели игнорируют этот испытанный временем механизм привлечения капиталов. Тем более когда под рукой горизонтальные сетевые сообщества, а современные банки, как и прежде, заинтересованы в сотрудничестве, в первую очередь с «элитой» – компаниями, располагающими бюджетным финансированием или гарантированным сбытом.
Средства общаков вкладывались не только в новые предприятия. Большое значение общие кассы приобрели после отмены крепостного права и появившейся у крестьян возможности выкупа земель. Так, за первые десять лет функционирования специально созданного в 1882 году для подобных операций Крестьянского поземельного банка размеры земельных наделов, приобретённых с его помощью, в среднем увеличивались на 0,12% в год. Однако крестьянское землевладение, благодаря общаковому капиталу, ежегодно возрастало темпами в 2,5 раза быстрее.
«ТЕКСТИЛЬНЫЕ» СТАРООБРЯДЦЫ
Успеху старообрядцев способствовало несколько институциональных обстоятельств.
Во-первых, это мобилизационная парадигма, вросшая на почве долговременного мировоззренческого конфликта с властью. С устранением этого фактора, с выходом 17 апреля 1905 года на волне Первой русской революции Указа Николая II«Об укреплении начал веротерпимости», исчезла и актуальность мобилизации как таковой. Во-вторых, это закрытость старообрядческих бизнес-сообществ, действовавших в системе внутренних понятийных уложений. Деловые контакты с коммерсантами синодального вероисповедания, как правило, не поддерживались, замещаясь адресным поиском контрагентов на базе взаимного доверия как внутри сообществ, так и между ними.
В-третьих, это неразвитость национальной финансовой системы. Первые ростки капитализма в России позволяли при относительно незначительных вложениях долго обходиться собственными общинными капиталами без привлечения внешнего – будь то государственное, банковское или иностранное – финансирования.
Первую скрипку в организации мануфактурных производств в XVIII–XIX веках играли как раз старообрядческие общины, обеспечивавшие предпринимателей не только финансовыми услугами и «проверенными» трудовыми ресурсами, но также «нормативным» сопровождением их бизнеса. В 1859 году на 206 шерстяных фабриках Московской губернии, подавляющее число которых принадлежало старообрядцам, производилось различных изделий на общую сумму более 15,5 млн рублей, что в пять раз превосходило объём аналогичной продукции, произведённой в Симбирской губернии, второй по развитию шерстяной промышленности России. А по данным экономиста Данилы Раскова, в 1867 году доля общей выработки старообрядческих фабрик Центрального промышленного района достигала 43,8% от общероссийской.
Вряд ли «текстильные» старообрядцы смогли бы выдвинуться на ведущие роли без «помощи», точнее, протекционистской недальновидности государства. «Поддержка» кратко описана в «Экономических провалах» – книге, вышедшей за подписью поморского беспоповца Василия Кокорева: «Со времени образования бумагопрядилен до 1878 г. не было никакого тарифа на хлопок в сырце, и Россия в течение этого времени заплатила за этот материал Америке, по крайней мере, миллиард рублей, нарядив всех в ситцевые одежды и уничтожив огромную отрасль промышленности».
Та политика нанесла экономике страны тройной урон: отрасль, насущной потребности в появлении и опережающем развитии которой не было, мало того что возникла, так ещё стала зависимой от иностранного сырья (собственного промышленного хлопководства у России тогда не было); традиционное льняное производство было фактически уничтожено; казна недосчиталась миллионных таможенных сборов.
ПОЗАБЫТЫЕ НРАВСТВЕННЫЕ НАЧАЛА
В конце XIX века конфессиональная монополизация, «стандартизация» правомочий собственности, контакты и контракты по принципу «свой-чужой», нерелевантная общепринятой правоприменительная практика, характерные для старообрядческого предпринимательства, постепенно, но неуклонно сдавали свои позиции. Как справедливо отметил тот же экономист Расков, «старообрядческий тип организации был более органичен для традиционного капитализма, который строился на репутации, личных отношениях, семейных и корпоративных связях. Современный капитализм, с его безличным типом отношений уже был чужд ревнителям буквы и старины».
В капиталоёмких отраслях, получавших всё большее развитие по мере становления машиностроительной промышленности, добычи и переработки полезных ископаемых, развития железнодорожного и другого инфраструктурного строительства, «взросления» финансовой сферы, расширения внешнеторговой деятельности, на первый план выходили совсем другие факторы бизнес-успеха: синергия усилий партнёров (акционеров), интенсификация сотрудничества с иностранными компаниями и банками, постоянное взаимодействие с органами государственной власти. Старообрядцы пали жертвами русской промышленной революции, закрепления в национальном хозяйстве принципов рыночной экономики, когда прибыль уже не была гарантированной.
И пусть следы старообрядцев можно обнаружить во многих капиталоёмких областях экономики – например, те же Рябушинские владели банками, входили в число акционеров нефтяных промыслов «Товарищества братьев Нобель», основали Кучинскую лабораторию (впоследствии – ЦАГИ), пытались начать строительство первого автозавода АМО (будущий ЗИЛ), – однако новых коммерческих высот ревнители старой веры так и не достигли.
Больше того, постоянные неудачи в спорах с прогрессивными петербургскими столичными бизнес-объединениями подтолкнули старообрядцев к тесному, в первую очередь финансовому сотрудничеству с экстремистскими революционно-террористическими группировками. А после известных потрясений 1917 года от старообрядцев в русской жизни остались разве что немногочисленные конфессиональные страты и привнесённые в русский этос (душевный склад) специфические ментальные черты.
Не ищите старообрядческих предпринимательских образцов в современном российском бизнесе – их нет. В то же время стоит государству затронуть спящие ныне народные ментальные струны, как страна с удивлением обнаружит в себе и позабытые нравственные начала, и почти утраченное ныне трудолюбие, и здоровую потребительскую умеренность, но главное – конструктивный, а не показной патриотизм, истинную заботу об Отечестве, в Раскол не позволившую сторонам конфликта раздробить страну на части.
Фантастическая работоспособность; аккуратность в делах и в быту; непримиримость и одновременно парадоксальная способность идти на компромиссы; непременное наличие нравственного аспекта в коммерции; осторожность и постоянная готовность к любым противоправным действиям со стороны внешних сил; консерватизм, неприятие какой бы то ни было реформации и модернизации; привычка решать проблемы с помощью коррупционных практик; идеализм и решимость отдать жизнь за веру и Родину, дарованную свыше, – вот отличительные и противоречивые черты старообрядческого менталитета, воспитанного столетиями Раскола.
0
63.34
